Парень вскинул голову, словно обрадовался, что на него обратили внимание, наткнулся на мой взгляд, почему-то снова потух, внутренне вздохнул и бесхитростно ответил:

— Критических повреждений нет.

В нем вообще есть хоть что-нибудь человеческое? Простое, естественное, дурацкое, наконец?

— Тебя мама не учила, что с девушками иногда нужно просто немного пофлиртовать?

Отвел взгляд, чуть помолчал и ответил ещё бесцветнее:

— Нет.

Черт, черт, черт. Я явно что-то делаю не так. Или вообще все, с самого-самого начала. Потому что просто не знаю, как нужно, но что гораздо страшнее, не могу почувствовать.

Даже самый наглухо закрытый клиент всегда чем-то связан с внешним миром, и пусть на поиски лазейки иногда уходит тьма времени, ты все равно ощущаешь, пусть и где-то за границами сознания: она есть. Хотя бы тонюсенькая волосинка. А здесь… Добро бы, что-то было оборвано, разрушено, сожжено. Тогда бы я справилась. Отреставрировала бы в лучшем виде. Но на пустом месте строить можно только с нуля, и то, если местный лендлорд позволит, а он…

Ему это не нужно. Вот прямо сейчас совершенно точно нет. А если вдруг понадобится, то размениваться по мелочам не станет, уж это я ощутила сполна. Всем своим естеством, что называется. Значит, либо нужно отважиться на очередное полное погружение, либо поджать хвост и убраться восвояси? Так себе выбор, конечно. Но, без спора, честный, потому что с той стороны происходит ровно то же самое.

Решиться? Распахнуть себя снова?

Дверь ангара зашелестела и сдвинулась, пропуская внутрь полосу солнечного света и увесистую фигуру, которая направилась прямо в нашу сторону.

Судя по костюму и габаритам, кто-то из охранников или прочей местной шушеры. Может, просто взглянуть, есть ли кто живой, может, упокоить уцелевших. Ну, это не проблема, можно легко сбить ещё на подлете, если понадобится. А пока ведет себя вежливо, пусть живет безмятежно.

— Мадам, с вами желают поговорить.

Давно пора. Ещё час назад можно было нарушить наше импровизированное уединение, никто не пострадал бы. С другой стороны, проявленное уважение тоже стоит уважить.

Я оперлась ладонью об пол, собираясь подниматься, но не успела охнуть, как меня подхватили, подняли и поставили. О, эти крепкие мужские руки… И вовсе не надо было вот сразу же их убирать с моей талии! Понимаю, не особо привлекательное место для приложения усилий, но… Нет, не буду пока привыкать к хорошему. Успеется, если сложится и срастется.

А поговорить нужно, ой как нужно. Потому что без ответов никуда, нам обоим. Причем неизвестно даже, кому это нужнее в итоге, мне или ему.

— Значит, так. Разговор у нас с тобой будет, но попозже. Сначала определюсь кое с чем. Подождешь?

Он кивнул, то ли равнодушно, то ли просто бесстрастно.

— Никуда не уходи!

Пожал плечами, снова сел на пол, теперь уже поближе к стене, и сплелся узлом: подтянул колени к груди, обхватил руками и спрятал лицо в рукава, окончательно став похожим на горку хлама, выброшенного за ненадобностью. Даже не посмотрел, как я шлепаю к выходу, бука.

За дверью было солнечно, ярко, тепло и вообще жизнерадостно. Потому что за полдень. А начинали мы дай бог памяти… Поутру. Ещё кое-где туманы лежали.

А сейчас все цвело совсем по-весеннему. Все, кроме выражения лица саранчи, которая волей случая приходилась мне сестрой по ремеслу.

— Ну ты и дура.

Как бы на язык ни просилось закономерно ответное, я позволила себе только улыбнуться. Во весь рот.

Дура, конечно. Зато счастливая, хотя и порядком озабоченная. То есть, озабоченная порядком. В том смысле, что нужно поскорее все упорядочить, и ощущения, и мысли.

— Оно того стоило, его ломать?

А ещё я — дура исключительно везучая, если все недавнее цирковое представление так легко было списано вполне себе опытной песенницей на несчастный случай. Но пожалуй, со стороны именно так и могло выглядеть. Слишком сильно нажала, передавила, где не надо, и вуаля!

— Если я слышу в чьем-то голосе зависть, наверняка стоило.

Она выдохнула с таким негодованием, что чуть не сдула меня с ног:

— Ты же не девчонка и должна понимать…

И я таки понимаю.

Акторами не становятся по доброй воле и искреннему согласию. Разве лишь из чувства всепоглощающего отчаяния, когда от собственной свободы проще удавиться, чем принять тот факт, что мир тебя больше ничем не сдерживает и не ограничивает. Только кажется, что каждый человек мечтает стать свободным, но на деле все наоборот. Когда осознаешь, что абсолютная свобода кроме всего прочего означает ещё и абсолютную пустоту вокруг… Немногие способны перейти эту выжженную полосу, выглядящую бесконечной. Да что там, перейти! Даже ступить в гарь и золу — шаг, требующий напряжения всех сил без остатка. Проще остаться и сохранить останки себя в себе. Правда, единственный возможный способ неизменно заканчивается смертью, но именно это и есть милосердие.