Хэннах опорожнил свой стакан и поднялся:

— А почему нет? Все лучше, чем ничего, в этой дыре.

— Сегодня — пас. У меня есть кое-какие дела, — засуетился я. — Может, в следующий раз.

Хэннах пожал плечами:

— Как знаешь.

Захватив бутылку виски, он направился в дальний конец бара. Фигуередо встревожился и попытался встать, но я быстро подался вперед и схватил его за руку.

Тихо, почти не двигая губами, он прошептал:

— Дайте ему час, а потом возвращайтесь под каким-нибудь предлогом. Его здесь не любят. Могут возникнуть неприятности.

Потом он заставил себя улыбнуться и пошел к ним, а я направился к двери. Когда открыл их, Авила закричал:

— Что, наша компания недостаточно хороша для вас, сеньор?

Но я не поддался на его вызов, хоть интуиция подсказывала мне, что может произойти.

Когда, спасаясь от дождя, я вбежал в наш примитивный ангар, то увидел Менни Штерна на деревянной платформе, установленной перед носом моего "Бристоля". Сняв обтекатель с мотора, он ковырялся в двигателе при свете двух переносных фонарей, подвешенных наверху.

Посмотрев на меня через плечо, он спросил:

— Вернулись так скоро?

— Хэннах сводил меня в местную забегаловку. А мне не понравилась тамошняя атмосфера.

Он повернулся и слез, на его лице появилось тревожное выражение.

— Что там случилось?

Я все рассказал ему, передав и слова Фигуередо при нашем расставании. Когда я закончил рассказ, он немного посидел, глядя в дождь. На его лице появилось какое-то печальное выражение. Даже больше чем печальное — тревожное. Оказалось, что у него на лице шрам, от правого глаза до уголка рта. Я и не замечал его раньше.

— Бедный Сэм, — вздохнул он. — Ладно, мы сделаем так, как сказал Фигуередо. Пойдем и заберем его немного погодя.

Потом, внезапно изменив тему разговора, он встал и похлопал "Бристоль" по боку.

— Прекрасный мотор "роллс-ройс". Самый лучший. Этот "Бристоль" был выдающимся многоцелевым самолетом на Западном фронте.

— Вы воевали там?

— О, не то, что вы думаете. Я не летчик, как Рихтхофен или Удет, затянутые в серую униформу с наградами на шее, но я часто посещал военные аэродромы. В начале своей инженерной карьеры я работал у Фоккера.

— А Хэннах сражался по другую сторону фронта?

— Думаю, что так. — Он снова повернулся к машине, тщательно осматривая мотор с переносной лампой в руке. — Он и на самом деле в превосходном состоянии.

Я спросил:

— А что неладно с ним? Вы знаете?

— С Сэмом? — Он пожал плечами. — Все довольно просто. Слишком рано стал знаменитым. Ас асов в двадцать три года. Все медали в мире и почести. — Менни нагнулся за другим гаечным ключом. — Вы представляете, что случается с таким человеком, когда все кончается?

Я, кажется, начал кое-что понимать.

— Мне кажется, что вся его дальнейшая жизнь стала какой-то разрядкой напряжения?

— Ну, это слабо сказано. Двадцать лет возить почту, летать по самым недоступным точкам, вызывать дрожь возбуждения у зевак на государственных праздниках, которые втайне надеются увидеть, как его парашют не раскроется, или рисковать жизнью сотнями других способов — и в конце концов что за все это получить? — Он сделал вопросительный жест руками. — Так вот, мой друг, через три месяца, когда кончится его контракт с правительством, он получит вознаграждение в пять тысяч долларов.

Менни смотрел на меня сверху вниз несколько секунд, а потом отвернулся и снова начал копаться в моторе. Я не знал, что сказать, но он сам разрядил обстановку.

— Я очень верю в предчувствия. Верю первому впечатлению о человеке. Вот теперь вы меня весьма заинтересовали. Вы в таком возрасте и уже сложились как личность — это очень редко в наше время. Расскажите мне о себе.

И я рассказал ему все, потому что никогда еще не встречал собеседника, которому так легко открыть душу. Он говорил совсем немного, больше задавал вопросы, но выжал из меня все.

— Это хорошо, что Сэм помог вам, — заключил он, — но все-таки я очень верю в судьбу. Человек должен жить настоящим. Принимать все таким, как есть. Просто невозможно жить как-то иначе. Там, дома, у меня есть книга, которую вы обязательно должны прочесть. Это Кант — "Критика чистого разума".

— Я читал.

Он повернулся ко мне, от удивления его брови поползли вверх.

— Вы согласны с главным тезисом?

— Вовсе нет. Я не думаю, что в этой жизни есть что-то настолько определенное, что подчиняется каким-то правилам. Надо воспринимать все, как есть, и делать лучшее, что можешь.