— Поэтому они потребовали, чтобы мы пришли безоружными. — Он вздохнул. — Боюсь, что это дурной знак.

— Согласен с вами. Но с другой стороны, то, что не видит глаз...

— Должен признаться, что такие же мысли возникли и у меня. Например, ваш дождевик достаточно обширен, чтобы под ним скрыть кое-что.

И он сразу же увидел перспективу нашей миссии в более приятном свете, потому что получал шанс для борьбы.

— Я хочу сделать некоторые приготовления. — Он поднялся. — Мы еще обсудим все, когда придет время.

Полковник ушел вдоль палубы к рубке, оставив меня один на один с Хэннахом. Он был бледен, и глаза его горели. Мне казалось, что он вот-вот бросится на меня. Сэм не получил такой возможности только потому, что именно этот момент выбрала Джоанна Мартин, чтобы выйти из салона.

Глянув на ее глаза, я мог поклясться, что она плакала, хотя такой поворот казался мне совершенно невозможным, но на щеках лежала свежая пудра, и губы только что были подкрашены яркой оранжевой помадой.

Она заговорила с Хэннахом, не глядя на него:

— Вы не могли бы оказать мне любезность и убраться отсюда к чертям, Сэм? Мне хотелось бы с глазу на глаз поговорить с этим благородным рыцарем Галаадом.

Хэннах посмотрел сперва на нее, потом на меня и покинул нас, не вступая в спор, что, как я полагал, являлось мерой ее влияния на него.

Она придвинулась ко мне так близко, чтобы я мог физически ощутить ее присутствие.

— Вы поступаете так ради меня?

— Вовсе нет, — ответил я. — Я просто люблю хорошо провести время.

Она залепила мне пощечину, достаточно сильную, чтобы моя голова свихнулась набок.

— Черт вас побери, Мэллори! — закричала она. — Я ничего вам не должна.

И она сделала такое, чего я никак не мог от нее ожидать: обняла меня за шею и прижалась губами ко моим. Все ее тело забилось в конвульсиях, и я не понимал, что происходит. Но она тут же освободилась от меня, повернулась и побежала в салон.

Ее поступок мне показался лишенным смысла, впрочем, как и многие действия человека.

Пройдя по правому борту на нос, я закурил сигарету, задержавшись у пулемета "льюис" в его укрытии из мешков.

Рядом лежала стопка дисковых магазинов на сорок семь патронов каждый, и я присел на мешок с песком, чтобы рассмотреть столь грозное оружие.

— Первый пулемет, когда-либо установленный на аэроплане, — заметил Хэннах, появившись с другой стороны рубки. — 7 июня 1912 года. Как долго он продержался!

— Держится и теперь, — согласился я. — Мы использовали их и в "Уэпитис".

Он кивнул:

— Бельгийская гремучая змея, так называли его немцы во время войны. Лучший легкий воздушный пулемет, который мы имели.

Наступило молчание. Струи дождя секли поверхность реки, вода стекала с широких полей моего соломенного сомбреро. Я не знал, что говорить, и не очень понимал, чего он от меня хочет. И все же он удивил меня, сказав как раз обратное тому, что я от него ожидал:

— Слушай, парень, поговорим начистоту. Эта женщина для меня. Ты увидел ее первым, но я был там последним. Убери свои руки, слышишь?

Его выпад означал прежде всего, что он предполагал, будто я выживу в том испытании, которое мне сегодня предстояло. Как ни странно, его уверенность придала мне силы, и я улыбнулся, глядя прямо в ему в лицо. Бедный Сэм! На какое-то мгновение мне снова показалось, что он бросится на меня. Но он повернулся и поспешил прочь.

Матаморос, место, куда мы направлялись, значилось на карте крупного масштаба, и мы без труда нашли его, увидев старый деревянный причал, полусгнивший в реке, и почти заросшую посадочную площадку. Да и путь к домику, достаточно широкий, чтобы по нему проехать в экипаже, все еще сохранился.

Катер крадучись приближался к причалу. Двое солдат лежали наготове у своих пулеметов "льюис", остальные десять с винтовками притаились за полотняным занавесом по правому борту. Ими командовал мой старый друг по оружию, сержант Лима.

Мы ткнулись в причал, всего в двадцати ярдах от зеленой стены леса. Двое солдат перескочили через поручни и удерживали катер канатами, а машина понемногу сбавляла обороты, готовая, если потребуется, унести нас от беды, включив полную мощность.

Но ничего не случилось. Только пара аллигаторов соскользнула в воду с грязевого откоса, да стая обезьян-ревунов громко завопила с деревьев. В джунглях царил покой.

Альберто сказал:

— Отлично, теперь нам надо подготовиться.

Мы спустились в салон, где Джоанна, сестра Мария Тереза и Хэннах сидели вокруг стола и разговаривали приглушенными голосами. Как только мы — Альберто, Педро, полукровка-переводчик, и я — вошли, все замолчали и встали.