Когда мы дошли до конца настила, извозчик улыбнулся и похлопал по корпусу судна ладонью:

— Вот она, "Лодочка", сеньор. Приятного вам аппетита на все, а особенно на еду и женщин.

Знакомая бразильская поговорка прозвучала благожелательно. Я было полез за бумажником, но он протестующе поднял руку:

— Не надо, сеньор. Добрый капитан позаботился обо всем.

Снова Хэннах.Я смотрел на извозчика, пока он пробирался по качающемуся настилу до пирса, а потом повернулся и поднялся по железным ступеням на палубу. Тут же на меня двинулась гигантская фигура, выступившая на свет из тени у прохода. Меня встретил негр с серьгой в одном ухе и большой кудрявой бородой.

— Сеньор? — произнес он.

— Я ищу капитана Хэннаха. Он ожидает меня.

Во тьме блеснули зубы. Еще один друг Хэннаха.Это становилось однообразным. Не говоря ни слова, негр просто открыл дверь, и я вошел.

В старые времена здесь располагался главный кубрик. Теперь его весь заставили столами, и люди сидели за ними плотно, как сардины в банке. Над красочным застольем висела густая пелена дыма, что вкупе со скудным освещением делало видимость проблемой, но все же я ухитрился разглядеть в углу, за маленькой площадкой для танцев, стойку бара. Оркестр из пяти человек наяривал кариоку, и большинство сидевших подпевали ему.

Я увидел Хэннаха в гуще людей на танцевальной площадке. Он плотно прижимал к себе по-настоящему красивую по всем стандартам девушку в ярко-красном атласном платье, обтягивавшем ее стройную фигуру будто вторая кожа. Как я догадался, в ее жилах текла негритянская и европейская кровь. Девушка была дьявольски хороша.

Он повернул ее, увидел меня и завопил:

— Эй, Мэллори, вот и ты наконец!

Оттолкнув партнершу, будто она для него ничего не значила, он стал пробиваться сквозь толпу ко мне. Никто не обижался на него, даже когда, задев, он перевернул пару стаканов с выпивкой. Все улыбались ему, а один или два похлопали его по спине и дружелюбно поздоровались.

Он уже хорошо выпил, что показалось мне естественным, и встретил меня как давно потерянного и вновь обретенного родного брата.

— Ты почему задержался? Бог мой, я весь исстрадался. Идем, у меня накрыт столик на палубе, там мы хоть будем слышать друг друга.

Подхватив под локоть, он потащил меня через толпу к раздвижной двери в дальнем конце. Когда попытался открыть ее, возле нас появилась девушка в красном атласном платье и обняла его за шею.

Он схватил ее за запястья и так сильно их сжал, что она вскрикнула от боли. В тот момент он уже не выглядел таким добродушным, а его плохой португальский язык сделал его слова совсем жесткими:

— Потом, ангел, потом! Я займусь тобой, и ты будешь довольна, только сейчас мне надо побыть немного с моим другом. О'кей?

Когда он отпустил ее, она, обиженная, подалась назад и растворилась в толпе. Мне показалось, что женщин здесь гораздо больше, чем мужчин, и я поделился с ним своим наблюдением.

— Это что, бордель?

— Но лучший в городе.

Сэм отодвинул дверь, и мы вышли на палубу в приватный отсек, где под полотняным тентом у поручней стоял стол, накрытый на двоих. Над ним висела лампа, а дождь потоком лил с тента.

Хэннах крикнул по-португальски:

— Эй, Педро, поворачивайся-ка побыстрее!

Потом усадил меня на один из стульев и достал бутылку вина из ведра с водой, которое стояло под столом.

— Ты любишь "Поули Фюссе"? Они специально для меня достают его. Я его просто ведрами пил в старые времена во Франции.

Я попробовал немного. Вино оказалось холодным как лед, терпким и освежающим.

— Вы были на Западном фронте?

— Конечно. Целых три года. Таких бесконечных три года, скажу я тебе.

Это по крайней мере объясняло, почему у него капитанский чин. Я сказал:

— Но ведь Америка не вступала в войну до 17-го года.

— Ах, это! — Он отклонился назад, чтобы не мешать обслуживать нас подошедшему с подносом официанту, в белой рубашке и кушаке. — Я летал у французов в эскадрилье "Лафайет". Ньюпорт-Скаутс и Спейдс.

Он наклонился, чтобы снова наполнить мой бокал, и спросил:

— Сколько тебе лет, Мэллори?

— Двадцать три.

Он рассмеялся:

— В твоем возрасте я уже имел на счету двадцать шесть убитых. Был сбит четыре раза, один из них самим фон Рихтхофеном.

Странная вещь, но я ни на секунду не засомневался в том, что услышал. Хотя, по правде, все это сильно смахивало на хвастовство, но сама его манера говорить заставляла верить, с ним именно так и происходило.

Мы ели рыбный суп, а потом тушенных в собственной крови цыплят, которые на вкус оказались гораздо лучше, чем я ожидал. Нам подали яйца и оливы, жаренные на оливковом же масле, конечно же целую гору риса и томаты в уксусе.