– Горан, – я поморщилась, – для выяснения отношений не время и не место.

– Ты права.

– Решил теперь во всем со мной соглашаться?

– Тебе больше нравится, когда я противоречу? – санклит сверкнул озорной усмешкой. – Это обычно свойственно тебе.

– Ты передергиваешь.

– Ты ушла, я теперь одинокий мужчина с разбитым сердцем, что мне остается?

– Драган! – ахнула я, давясь смехом. – Ты научился пошлить?!

– Заметь – от тебя! – он рассмеялся. – Половым путем, очевидно, передалось.

– Не иначе, как завтра санклиты с Охотниками подружатся! Ты не заболел? Дай-ка температуру проверю! – я прикоснулась запястьем к его лбу. Как всегда, горячий.

– Это неизлечимо. – Он одарил меня полыхающим взглядом и мгновенно сбил ритм сердца, перехватив руку и поцеловав запястье. – Когда твои глаза темнеют как сейчас, словно океан в шторм, я умираю от желания быть твоим, любимая! Чтобы ты сделала со мной все, чего хочешь. И даже больше.

Я уже тянулась к его губам, завороженная, когда сзади раздались аплодисменты, заставив меня с шипением отпрыгнуть. Следом зарычал крайне раздраженный Горан.

– Извините, что помешал. – Высокий мужчина в коричневом костюме смотрел на нас серыми, как у Данилы, но невыразительными глазами.

Не человек, а хладнокровная рептилия. И мимика такая же. Узкие лягушачьи губы, седые пряди волос – того грязно-пепельного цвета, который бывает, пока вся голова не поседеет, зато двухнедельная щетина на лице вся белая.

Почему-то сразу вспомнились вараны, при укусе заражающие жертву болезнетворными бактериями, а потом упорно преследующие ее, пока она не ослабнет настолько, что можно будет начать поедать беднягу заживо.

– Продолжайте. – Он надменно посмотрел на нас.

– Здравствуй, Хан. – Процедил сквозь зубы санклит.

– Ты, полагаю, Саяна? – проигнорировав его, спросил меня новый директор.

– Правильно полагаете.

– Кто бы сомневался. Так вот она какая, твоя Кара Господа, Драган. – Он ощупал мою фигуру взглядом. – Охотница. У Бога есть чувство юмора.

– Не жалуюсь.

– Посмотрим. Это многое меняет. Теперь и у тебя есть слабое место.

– Только подумай о том, чтобы причинить ей вред! – прошипел Горан, подойдя вплотную к нему. – Разорву голыми руками!

– Давай. Прямо сейчас. Нападай. Начнем войну!

Сердце тоскливо сжалось. Я посмотрела на фото Юлии. Вот и пришел Шерхан, что нарушит перемирие. И в джунгли вернется страх. Она так боялась этого! Неужели такова наша судьба?..

А еще интересно, кому придется стать Маугли, который накажет подлеца. Боюсь, мне не потянуть.

– Отец! – Данила подошел к нам. – Мы ждали тебя завтра.

– Уже понял. – Хан кивнул на нас с Гораном. – Здравствуй, сын.

– Саяна? – Охотник вопросительно посмотрел на меня.

– Родная, – санклит с мольбой заглянул в мои глаза. – Пойдем со мной! Умоляю тебя, пойдем!

Я молчала, завороженная его взглядом. Все внутри тянулось к нему, но рука Данилы крепко сжала мою ладонь, и я отступила на пару шагов назад. Горан прикрыл глаза на мгновение, потом тихо прошептал, глядя на него:

– Она моя! И ты это знаешь.

– Мечтай! – фыркнул тот, так стиснув мою руку, что хрустнули пальцы.

– Хватит! – я резко выдернула ладонь из его тисков и зашагала к особняку.

Охотники последовали за мной.

Но пройдя половину пути, пришлось остановиться, осознав, что куртка санклита до сих пор на моих плечах. Прошипев ругательства в адрес своих умственных способностей, я пошла обратно.

Данила наградил меня красноречивым взглядом, когда мы поравнялись. Но как сияли глаза Горана, когда я подошла к нему! С силой света в них могла поспорить только ярость, раскалившая добела мою душу.

– Саяна… – Прошептал он.

– Я – не твоя, господин Драган! – с рычанием вылетело из моего рта. – Вот это – твое! – куртка полетела к его ногам. – А я – не вещь!

– Родная!

– Не приближайся больше ко мне!

Почти бегом я обогнала Данилу с отцом и, не глядя на них, вошла в поместье. Ноги сами взлетели по лестнице, доведя до холла второго этажа, и остановились у автомата с презервативами. Вот ведь ирония судьбы – это все, что у меня осталось от Юлии!

Смеясь и плача одновременно, я прижалась к холодной стали разгоряченной щекой. Почему избегала ее, когда женщина была жива? Сейчас бы поговорить с ней, попросить совета. Ведь ей как-то удалось вычеркнуть из души любовь к санклиту. Но как? Не представляю. Проще сердце вырвать из груди и пытаться жить без него.