Шрифт:
Представляете, нас в нашем исследовании ждет тайна тайн, с масштабом которой несравнимы тайны гениальных представителей "Этрусского Братства".
Среди множества героев — исторических и вымышленных лиц, яркими персонажами "Божественной Комедии" являются герои греческой мифологии, о которых мы "прочитали" и у Нострадамуса [47]:
а) перевозчик через реку подземного царства мертвых Ха рон (песнь 3):
Старик, поросший древней сединой… Харон сзывает стаю грешных, Вращая взор, как уголья в золе, И гонит их, и бьет веслом неспешных.б) кентавры во главе с Хароном (песнь 12):
Меж ним и кручей мчались друг за другом Кентавры, как, бывало, на земле… Харон, Ахиллов пестун величавый, А третий — Фол, с душою грозовой.Имена главных героев произведения содержат те же буквы, существование и перемещение которых по циферблату часов Нострадамуса создают "историю нострадамусовского мира букв".
Это буквы "Т", "А", "Е", "G", "L" в именах Данте (Dante), Вергилий (Vergilius), Беатриче (Beatrice).
Повествование разворачивается, как и у Нострадамуса, между царством Люцифера — "ото дна Вселенной" и Раем — "святой страной", где "Свет Неизреченный", "Верховнейшее Счастье" и "Нескончаемая Сила".
В завершающей произведение тридцать третьей песне части "Рай" говорится о счастливых переживаниях автора, увидевшего "Свет Неомраченный", что очень похоже на нострадамусовское "Это, засиявшее божественным светом".
О стремлении увидеть этот свет говорится не раз в поэме.
Автор мечтает узреть "Лучи того, кто движет мироздание" (песнь 1 части "Рай").
Через всю поэму проходит мысль о перерождении автора, о слиянии Данте (Dante) с возлюбленной Беатриче (Beatrice), о слиянии их с "первою звездой", в результате которого становится возможным "увидеть Сущность, где непостижимо природа наша слита с божеством" [47]:
Прославь душой того, проговорила, Кто дал нам счастье слиться с первою звездой… И этот жемчуг, вечно нерушим, Нас внутрь воспринял, как вода — луч света, Не поступаясь веществом своим. Коль я был телом, и тогда, — хоть это Постичь нельзя, — объем вошел в объем, Что должно быть, раз тело в тело вдето, То жажда в нас должна вспылать огнем Увидеть Сущность, где непостижимо Природа наша слита с божеством. Там то, во что мы верим, станет зримо, Самопонятно без иных мерил Так первоистина неоспорима. … огнезарный круг Затих и с ним — рождавшийся в пречистом Смешенье трех дыханий нежный звук.Эти трехстишия говорят о свете неземной любви Данте к Беатриче, которым проникнуто все творчество поэта, о чувстве, которое сделало его гением мировой поэзии.
Но эти же трехстишия как будто специально написаны, чтобы прокомментировать трансформацию на циферблате имен персонажей нострадамусовского послания в слово "CHRIST".
В финале поэмы Данте пишет [47]:
Все — слитое столь дивно для сознанья, Что речь моя как сумерки тускла… Единый миг мне большей бездной стал, Чем двадцать пять веков — затее смелой… Я увидал, объят Высоким Светом И в ясную глубинность погружен, Три равноемких круга, разных цветом. Один другим, казалось, отражен, Как бы Ирида от Ириды встала; А третий — пламень, и от них рожден… Круговорот, который, возникая, В тебе сиял, как отраженный свет, Когда его я обозрел вдоль края, Внутри, окрашенные в тот же цвет, Явил мне как бы наши очертанья; И взор мой жадно был к нему воздет. Как геометр, напрягший все старанья, Чтобы измерить круг, схватить умом Искомого не может основанья, Таков был я при новом диве том: Хотел постичь, как сочетаны были Лицо и круг в слиянии своем; Но собственных мне было мало крылий; И тут в мой разум грянул блеск высот, Неся свершенье всех его усилий. Здесь изнемог высокий духа взлет; Но страсть и волю мне уже стремила, Как если колесу дан ровный ход. Любовь, что движет солнце и светила.Данте в поэтической форме пытается выразить представления человека начала XIV века о Боге-Троице — Отце, Сыне и Святом Духе.
"Христианское богословие не знает абстрактного божества: нельзя мыслить Бога вне трех Лиц. Бог конкретен, ибо единое Божество одновременно обще трем Ипостасям и присуще каждой из них… Троица есть изначальная тайна, Святая Святых Божественной реальности, сама жизнь Бога сокрытого, Бога Живого. Только поэзия может представить нам эту тайну…. потому что поэзия… не претендует на объяснение. Троица не может быть постигнута человеком. Она сама объемлет человека и вызывает в нем славословие. Когда же мы говорим о Троице вне славословия и поклонения, вне личного отношения, дарованного верой, язык наш всегда не верен". [48]
Европа Данте еще не пережила Реформацию, начавшуюся в XIV веке. Поэт не мог позволить себе произвольно трактовать христианские истины.
Вот как можно коротко сформулировать неразрешимое противоречие между творческими замыслами поэта и долгом христианина [36]:
"Как христианская церковь, так и все, называющие себя церквами, христианские общества одинаково признают своим основанием Божественное Откровение…
Необходимость же Откровения признается потому, что только оно одно может дать вполне достоверное, незыблемое основание для веры и для нравственности.
Откровение, то есть сообщение созданию воли Божества, можно представлять себе или как непосредственно действующее на его волю, то есть принудительное, действующее как непреоборимый инстинкт, или как влияющее на нее посредственно, через понимание и сознание.
Очевидно, что по отношению к человеку, признаваемому существом свободным, возможно только этого последнего рода Откровение.
Но все, что предлагается нашему пониманию, может нами приниматься или во всей его объективной истинности, или совершенно не согласным с нею образом, или же отчасти согласным с нею…