Я заходила все дальше и дальше, а гадкий перец никак не находился. Казалось бы, когда не нужно – на каждом шагу. А тут ни веточки, ни цветочка.

Честно говоря, меня уже охватило отчаяние. Даже мысль возникла, возвратиться в лагерь и попытать счастья в другой раз или план изменить. Но тут взгляд наткнулся на неприметное лиловое пятнышко в густой зелени трав. Я, не веря своему счастью, склонилась и начала аккуратно разгребать густую растительность руками.

Цветы были. Не много, но отбить нюх двадцати оборотням должно было хватить. И я искренне надеялась, что в лагере их не больше.

Опустившись на колени, принялась пальцами разрывать землю. Именно в корне заключалась волшебная сила растения. Извлекался он легко, влажная земля податливо раскрывала свои недра, выпуская на волю гибкие светло-коричневые отростки. Постепенно, минута за минутой, росла горка выкорчеванных растений. Мои руки и платье покрылись черными глинистыми пятнами, а под ногти забилась отвратительная грязь. Но я не обращала на это внимания. Можно стражнику сказать, что упала. В конце концов, чего еще ждать от неуклюжей человечки.

И вот когда последний корень был почти выкопан, а я поверила в свой успех, послышался гневный крик блондина. Гневный и полный отчаяния. Я не могла допустить, чтоб он увидел меня за этим занятием.

Сглотнула застрявший в горле комок. В панике мысли метались как крикливые чайки над морской гладью. И тоже что-то орали, как те же чайки. Что-то отчаянное и совершенно бесполезное.

– Я тут! – пискнула и упала в траву. А там уже ползком-ползком за ближайший куст. Один корень так и остался наполовину выкопан, остальные я все же успела сгрести в кулак. И теперь, зажав в руках скользкие, облепленные грязью отростки, тихо молилась пресветлой Тирейре, чтоб они и тут мне подсобила.

– Что ты там делаешь? – подозрительно поинтересовался страж.

Самого блондина видно не было. Лишь белобрысая макушка маячила где-то вдали, за пышно разросшейся зеленью густых кустов дикого орешника и жимолости.

– Угадай! – буркнула, торопливо запихивая фей-ирский перец за пазуху. Интересно, обратит ли оборотень внимание на то, что после похода в кустики у меня основательно так увеличилась грудь. Наверное, таки обратит, скептически осмотрела себя. Тем более, что корни неровными буграми распределились под платьем и теперь казалось, что у меня этих самых грудей по меньшей мере пять.

– Почему так далеко зашла? – последовал вопрос.

Парень, судя по голосу, уже успокоился и ворчал только для галочки.

– Стесняюсь, – крикнула в ответ и покраснела. Все же обсуждать такие вещи с мужчиной было неловко, даже если я этими самими вещами и не занималась.

Блондин хмыкнул.

– Не подходи! – предупредила – вдруг сквозь густую листву он сможет меня рассмотреть – и начала обратно вытаскивать корни.

– Не подойду. Больно надо… – презрительно фыркнул. – Но ты периодически кричи, чтобы я знал, где ты!

Из кустов донеслось сосредоточенное сопение.

– С ума сошел! – возмущенный крик сам сорвался с губ. Как он себе это представляет? – Может тебе еще песенку спеть, чтоб наверняка?

– А споешь? – тут же поинтересовался.

Сопение прекратилось. Казалось, даже расчирикавшиеся птицы затихли в ожидании моего ответа.

– Нет, – зло процедила.

– Ну, тогда зачем предложила? – донеслось обиженное.

Чуть не ответила: “Чтоб ты спросил!” – но благоразумно прикусила язык. Взгляд как раз наткнулся на небольшие камешки, которые можно использовать, чтобы растереть фей-ирский перец, и я решила не тратить время на препирательства.

Положив кусочек корня между двух полуплоских булыжников, принялась аккуратно их вращать. Влажные щупальца корешков поддавались с трудом, жесткие волокна тянулись и липли к поверхности импровизированных жернов, а жесткая масса никак не хотела превращаться в кашицу. Я сосредоточенно пыхтела. Дело продвигалось медленно, ведь я старалась не издавать ни звука, чтобы не возбудить подозрения. Даже всерьез задумалась, что идея с песней была не так уж плоха. Тем более, что у меня ни слуха, ни голоса. Настоятельница просила, чтоб в хоре я просто открывала рот и даже не пыталась петь гимны, славящие Тивальдора. После вступления моей партии к нашем песнопениям присоединялись все окрестные животные, тронутые до слез силой моего голоса.

– Ты тут? – проверил бдительный блондин.

– Тут-тут... – с натугой проворчала, растирая особо мясистый участок.

Со стороны кустов раздался едва слышный шорох и нетерпеливое притопывание.

– Что-то притихла… – задумчиво изрек оборотень и снова притопнул.

– Думаю, – вздохнула.

Последний корень, наконец, превратился в зеленоватую кашицу, и теперь я старалась аккуратно переложить массу на чистый платочек.

“Каждая мадемуазель должна иметь в кармане чистый платок”, – поучала мадам Дюваль. “Чистый, Шанталь! Совершенно! Он не для того, чтобы сопливый нос вытирать, а чтобы аккуратно промокнуть уголки глаз, когда тебя растрогают комплименты кавалера”, – нравоучительно вещала она. А за вопрос: “Неужели кавалеры будут говорить настолько отвратительные комплименты, что я должна буду плакать?” – последовали розги.