– Дедушка умер в этой комнате. Недавно. Он умер вот в этой постели, а теперь ее тебе отдали. – Это была неправда.

Киншоу подошел к чемодану, присел на корточки.

– А где вы раньше жили?

– В квартире.

– Где?

– В Лондоне.

– Своя квартира?

– Да... нет. Ну, у кого-то в доме.

– Значит, снимали?

– Да.

– Тогда она не ваша была.

– Не наша.

– Почему же твой отец не купил вам нормальный дом?

Киншоу встал.

– Мой отец умер.

Он разозлился, не обиделся. Он хотел съездить Хупера по морде, но не посмел.

Хупер вздернул брови. Он этому научился в школе, у одного учителя. Так получался очень внушительный взгляд.

– Ну, а маме не по средствам покупать дом. Вот.

– Почему же отец вам денег не оставил? У него-то дом был?

– Был, но пришлось продать.

– Почему?

– Не знаю.

– Чтоб долги его уплатить.

– Нет, нет.

– А ты помнишь отца?

– Помню. Ну... немножко. Он раньше был летчиком. Он участвовал в битве за Англию. У меня... – Киншоу снова сел на корточки и стал перерывать клетчатый чемодан, – у меня его карточка есть.

– Он в битве за Англию снят?

– Нет. Но...

– А я тебе не верю, все ты врешь. Битва за Англию во время войны была.

– Знаю. Это каждый знает.

– Она была давно, много лет назад. В истории. Не мог он в ней участвовать.

– Нет, он участвовал.

– Так когда же он умер?

– Вот карточка. На, смотри, это папа.

– Когда же он умер, я спрашиваю? – Хупер грозно надвинулся на него.

– Несколько лет назад. Мне пять было. Или шесть.

– Значит, он был совсем старый. Сколько ему было?

– Не знаю. Много, наверное. На, смотри, вот карточка. – Киншоу протянул ему маленький темный конверт. У него душа рвалась от желанья, чтоб Хупер увидел карточку, поверил, ему надо было удивить, убедить. Хупер секунду помешкал, потом наклонился и взял карточку. Он ожидал увидеть совсем другое лицо – отважное, необычное. А на карточке был лысый, тощий, измученный человек с родинкой на подбородке.

– Старый, – сказал Хупер.

– А я и говорил. Когда он участвовал в битве за Англию, ему было двадцать лет. Это в войну.

Хупер промолчал. Он бросил фотографию в чемодан и отошел к окну. Киншоу понял, что победил, но торжества не испытывал. Хупер все равно не уступал позиций.

– Ты в какой школе учишься?

– В Уэльсе.

Хупер вздернул брови:

– А я-то думал, в Уэльсе школ сто. Больше ста.

– Моя святого Винсента называется.

– Частная?

Киншоу не ответил. Он все стоял возле своего чемодана. Он уже собирался его распаковывать, но теперь передумал, получилось бы что он смирился и остается и речь уже идет о будущем. Хупер отбил у него охоту распаковывать чемодан.

Киншоу сказал:

– Не думай, я не хотел сюда ехать.

Это Хупер понял. Он помнил, как ему сообщили про смерть дедушки. Он тогда сказал:

– Не хочу я жить в этом доме.

Он распахнул окно. Дождь перестал. Небо цветом не отличалось от грязных шестипенсовиков. Рододендроны вдоль всего въезда еще блестели от капель.

– Закрой окно, – сказал Киншоу. – Это теперь мое окно.

Хупер повернулся, он заметил новые нотки у него в голосе, понял, что это значит. Но дрожь в голосе он тоже заметил. Он сжал кулаки и двинулся на Киншоу.

Схватка была короткая, безмолвная, отчаянная. Все произошло в одну секунду. Киншоу утер нос и увидел на платке кровь. Сердце у него прыгало. Он ни с кем еще так не дрался. Он не знал, что теперь будет.

Внизу, в коридоре, веселый мамин голос что-то отвечал мистеру Хуперу, и потом хлопнула дверь. Он подумал: «И зачем мы сюда приехали, это все она, все она».

Хупер уже снова стал у окна. Он его так и не закрыл. Сперва оба помолчали. Киншоу хотелось, чтоб он ушел.

Хупер сказал:

– Ты мне не больно нужен. У меня свои дела есть.

– Это твой отец сказал, чтоб мы дружили.

– Ты теперь должен меня слушаться.

– Дурак ты, что ли?

– Смотри, опять по морде схлопочешь.

Киншоу решил не связываться. Он сказал:

– Только ты не думай, я не хотел сюда ехать, я не очень-то рад.

Хотя вообще-то он сперва надеялся, что привыкнет. Он же не знал, какой Хупер. Он начал собирать вещи, которые вывалились из клетчатого чемодана.

– Твоя школа – частный интернат? – Да.