Миссис Хелина Киншоу шагнула в грязь и раскрыла зонтик.

– Ну-ка, Чарльз, беги, миленький, живей! Ах, какие лужи! Зачем нам всем мокнуть? А я уж пойду сзади с мистером Хупером и помогу бедному Эдмунду.

Он шел медленно, несмотря на дождь. Он думал: хуже этого нег ничего на свете, ничего, и как же они-то не понимают, как же они не понимают? Он отдал бы что угодно, лишь бы туда не идти, лишь бы убежать. Сзади, пробираясь по лужам, миссис Киншоу говорила:

– Когда Чарльз был совсем малыш, он немножечко боялся. Но теперь-то, ясно, с этим покончено и мы чудно развлечемся. И пускай льет как из ведра!

Он жмурился, но это даже хуже, потому что тогда все воображаешь, и все проворачивается у тебя в голове, и звуки делаются громче, а запахи яснее.

Мистер Хупер купил самые дорогие билеты на самые лучшие места, близко к арене. Киншоу посмотрел во тьму под куполом, где вяло и тихо болтались веревки и лестницы, а потом опустил взгляд ниже, ниже – на мельтешащие ряды белых лиц, напряженных глаз. Он изо всех сил вцепился в ручки кресла. Мне не выйти, не выйти, не выйти... Сейчас все на нас свалится, и будет куча-мала, и ничего не поделаешь. Он уже представлял себе, как вздувается, трещит, обрушивается парусина, и тела валятся одно на другое, и его давят.

Запах он помнил, пахло мокрой духотой, холстом и опилками, жаром дуговых ламп и навозом, и звуки были те же, они били по голове, по ушам, по зажмуренным глазам – щелк бича, барабанный грохот, и страшный вой, и топот танцующих животных. И это шло и длилось, и вокруг хохотали и хохотали.

– Чарльз, ну что с тобой, детка? Бери, да ты что? Спишь? Ну, бери же...

Мама наклонилась к нему, жарко шептала в ухо, и он открыл глаза прямо на белое, блестящее лицо клоуна у края арены, совсем рядом. На лице кожурой лежала белая краска и сверкала от пота, и багровый, огромный рот разевался и захлопывался, как у черной вороны, а глаза глядели ему в глаза. Клоун совал ему желтый шар с мягкими резиновыми ушами. А в конце ряда сидел Хупер, он все видел и усмехался. Потом клоун ушел, и принесли стальные туннели для львов, и Киншоу чуть не заорал, не запросился вон отсюда, и замер, и стал ждать, когда разъяренные, твари бросятся на человека, сунутого к ним в клетку, и поднимется рев, от которого лопается голова.

В антракте мистер Хупер купил им разноцветное мороженое, а миссис Хелине Киншоу шоколадку.

– Ой, и я-то как маленькая! Вот это угощенье!

Киншоу сидел с ней рядом и ждал выхода добрых, тяжелых слонов, а когда они появились, чуть не заплакал из-за их покорных глаз и шапочек в кистях, которые на них напялили... Он держал в левой руке недоеденное мороженое, и на сиденье и на пол лилась сладкая липкая тягучка.

Это все ради мальчиков, думал мистер Джозеф Хупер, скучливо ерзая в неудобном кресле. Но когда, послушно вытянул голову – посмотреть на прыжки четырех летунов, – он заметил, как тела девушек искрятся в атласе и выгибаются и как у них раздвигаются ноги. Он протянул руку и погладил шелковое колено миссис Хелины Киншоу.

В толчее крытого туннеля, на выходе из шатра, Киншоу ужасно вырвало.

– Ты бы хоть сказал, Чарльз, хоть бы сказал или уж потерпел минуточку.

На воле, под холодным дождем, он подумал: «Господи, господи, ну, пронесло-проехало» – и встал, и его всего затрясло.

– Я была у миссис Филдинг.

Киншоу в ужасе на нее уставился. Он не хотел этому верить.

– Мы, конечно, и раньше встречались с ней в поселке, а тут уж я зашла на ферму и представилась.

Он стоял в дверях кухни, бледный. Мама вынимала пакеты из сумки.

– Ну зачем ты пошла? Зачем!

– Не разговаривай со мной в таком тоне, детка, я сто раз тебя просила. Я же это ради тебя. Я решила на той неделе пригласить Энтони на чай. Пока вы с Эдмундом не пошли в школу. – Она помолчала, покосилась на миссис Боуленд. – До свадьбы.

– Не хочу, чтоб Филдинг приходил к нам на чай. Вообще не хочу, чтоб он сюда приходил.

– Ох, Чарльз, вы, мальчишки, вечно миритесь и ссоритесь. За вами не уследишь. А я-то думала, вы с ним так подружились.

– Он мой друг.

– Ну, так значит...

– А сюда не хочу, чтоб он приходил.

– Но ты же у них столько бывал. Я знаю, как нянчилась с тобой его мама, пока Эдмунд лежал в больнице и ты слонялся тут неприкаянный. Как же можно не пригласить Энтони хотя бы на чай? И раз мы тут остаемся, просто чудно, что вы сможете в каникулы играть вместе.

– Да он и сам-то не придет.

– О! Сказал, что придет с удовольствием!

Киншоу вышел с черного хода и пошел по тропе под тисами к роще. Хупер уехал в больницу, менять гипс.

Справа от узкой, заросшей тропки, которая вела в рощу, в кружке берез пряталась от дома полянка. Он иногда убегал сюда от Хупера, тут были серые белки, они скакали по веткам, он любил смотреть на них, на гибкие спинки и веселые хвостики. Хупер из-за ноги не мог теперь потихоньку подкрасться сзади, да и грязь тут после недели дождей стояла такая, что ему не пробраться.

Под ногами листья слиплись с землей и промокла трава. Сверху сквозь ветки заглядывали кудельки облаков, а синие лоскуты неба кроил и перекраивал ветер. Но белки сегодня подевались куда-то.