Я сидела, пила херес, слушала и смотрела на него. Когда спустя некоторое время возникла пауза, я услышала еле слышный удар колокола, долетевший со стороны церкви и обозначивший завершение часа. Я улыбнулась и согласно кивнула, потому что одобряла перемены, а то, что произошло в его отсутствие, я спрятала глубоко в себе. Он никогда не узнает от меня, что она была здесь, что ее черная тень ложилась на траву, что она оскверняла этот воздух и приводила меня в ужас своим безумием, что по этой причине я никогда не смогу прежним образом относиться к нашему дому, за исключением этого уголка сада в конце ореховой аллеи. Этот уголок был мой, она здесь не была, его не видела и не знает о его существовании. И она никогда не сможет его испортить.

– Что-то стряслось, - сказал Максим.

Стало вдруг прохладно, а я не взяла жакета. Медленным прогулочным шагом мы направились к дому.

– Ты в самом деле думаешь, что Фрэнк может приехать?
– спросила я, ибо об этом шел разговор. Семья Кроли собиралась приехать на несколько дней в сентябре, посмотреть, как они будут себя здесь чувствовать, взглянуть на ферму Тинатс, которая пустовала и которую Максим планировал им передать. Он нуждался в помощи Фрэнка, хозяйство было слишком большое, чтобы он мог один вести его на должном уровне.
– Мне было бы очень приятно видеть их рядом, мы словно расширяем нашу семью.

Он остановился передо мной и, устремив на меня взгляд, положил ладони мне на плечи.

– Ты не способна солгать или что-то утаить от меня. Ты ведь знаешь, что у нас нет секретов.

Я не могла ничего сказать и лишь думала о груде секретов, которая стала расти с того момента, как мы приехали в этот дом. И еще раньше, до этого.

– Что произошло? Посмотри на меня.

Он говорил коротко и отрывисто, как в те времена, когда я впервые его увидела.

– Я это ясно вижу. Ты думаешь, я забыл? Я знаю, что здесь были тени... тревоги... может быть, даже страхи. Я понял это ночью, когда проснулся и увидел тревогу на твоем лице. Ты мне очень дорога, ты славная и добрая, пытаешься быть веселой и скрыть это от меня. Ты изо всех сил пыталась это сделать, когда мы жили за границей, но я всегда замечал, всегда знал.

Я почувствовала, что у меня защипало в глазах, мне захотелось прислониться к нему, разрыдаться и рассказать все в подробностях, рассказать обо всех своих страхах, выплеснуть все, что произошло с того момента, когда я обнаружила венок, рассказать о Джеке Фейвеле и миссис Дэнверс, а главное об ужасных нашептывающих голосах. Я чувствовала прикосновение его рук, которые знала так хорошо, рук, на которые часто смотрела, когда они сжимали баранку руля, чистили мандарин, подпиливали ногти или опирались о поручни на корабле, рук, которые я могла без труда себе представить, которые я так любила и которые значили для меня гораздо больше, чем его глаза, рот, голос или даже форма головы.

Однако же я была не в силах заглушить голос - злобный, вкрадчивый, бередящий душу, который шептал мне совсем иное об этих руках.

– Я устала, - сказала я, - было так жарко. И потом, я скучала без тебя, мне было не по себе.

Я повернулась и вошла в дом.

Почему я тогда не рассказала ему? Теперь-то я знаю, что должна была это сделать даже без всяких вопросов, он бы не стал сердиться, он уже был достаточно сильным к тому времени, не боялся прошлого и не нуждался в том, чтобы я его защищала. Он уже преодолел тот этап. И тем не менее я ничего не сказала. Я пребывала в смятении и была далека от него. Когда он вошел вслед за мной в дом, я стала вновь расспрашивать его о семье Кроли Он ответил коротко, после чего отправился в кабинет и закрыл за собой дверь. Момент был упущен. Мои секреты так и остались при мне - суровые, неприятные, мучительные.

Когда я ложилась спать, Максим стоял у открытого окна. На косогоре с дерева на дерево перелетали маленькие совы, издавая короткие резкие крики.

– Я хотела бы, чтобы пошел дождь, - сказала я. Он ничего не сказал. Я подошла и встала рядом. Он не дотронулся до меня, не повернулся. Это меня поразило, я расценила это как новое отчуждение. Я не знала, как быть. Винить я должна была себя, я сама захлопнула перед ним дверь, он это почувствовал и обиделся.

Нет. Здесь было что-то еще. Мне казалось, что я попала в западню и все сильнее запутываюсь в хитросплетенной паутине, при этом какое бы движение я ни сделала, оно способно лишь нанести рану.

Я долго лежала рядом с Максимом, несчастная и напуганная, прислушиваясь к крикам совы.

А во время завтрака, оторвав глаза от газеты, он сказал:

– Похоже, погода установилась. Возможно, мы устроим прием гостей.

– Прием? Для кого? Каких гостей? Зачем?

– Моя дорогая девочка, не нужно паниковать. Ты сможешь похвалиться перед гостями садом.

– Пока еще нечем хвалиться, в прошлом он был гораздо лучше, чем сейчас, и потом, я только начала им заниматься.

– Разве это имеет значение? Мне он кажется прекрасным, опрятным, здесь много цветов. Люди придут от него в восторг.

– Какие люди?

– Соседи. Люди, живущие поблизости. Мы не можем жить отшельниками. Поскольку мы покупаем земли и расширяемся, все проявляют к нам интерес, и вполне понятно, что очень важно поддерживать с соседями хорошие отношения. Похоже, что Баттерли знают всех, так что спроси у Банти, кого следует пригласить. Кое с кем я, разумеется, уже познакомился.

Да, все так, я знала. Но мне не хотелось думать об этом.

В Мэндерли считались обычными бесконечные визиты к соседям и соседей к нам, туда приезжала половина графства, балов ожидали, Ребекка устраивала вечера и была этим знаменита. Я могла вспомнить лишь один бал, где я была хозяйкой, - бал-маскарад, на котором я допустила такой ужасный промах.