– Нет, - мягко возразил он.
– Дело не в них. Они случайные люди. Дело в ней.

Я в ужасе почувствовала, что цепенею и холодею.

– Что ты собираешься делать?

– Я должен сказать правду.

– Нет!

Он ничего не ответил, лишь позволил мне держать его руки у своего лица.

Внезапно в окно ударил сильный порыв ветра, загремел рамами, и я поняла, что мы давно уже слышим этот шум, что ветер становится все сильнее, завывает в пустой трубе, прорывается сквозняком из-под двери.

– Я устал, - сказал Максим.
– Страшно устал.

– Знаю.

– Иди спать. Ты измучилась уже и без всего этого.

– Без чего?

– Без вечера.

Вечер. Я даже забыла о нем. Я попыталась улыбнуться. Вечер. Это было тысячу лет назад.

– Что ты собираешься делать?

– Побуду немного здесь. Есть несколько писем.

– Максим, ты очень сердишься?

– Нет, - устало ответил он.
– Нет.
– Однако оторвал от меня руки и отстранился.

– Мне совсем не хотелось иметь секреты. Я не испытывала от этого ни удовольствия, ни удовлетворения.

– Я понимаю.

– Я ничего не могла поделать. За одним появлялся другой. Но я хотела оберечь тебя, боялась, что они причинят тебе боль.

Он наклонился и поцеловал меня - очень легко и целомудренно, подобно тому как отец целует дочь, и мне не удалось привлечь его к себе поближе. Завтра, подумала я. Мы оба устали. Мы не отдаем себе отчета в том, что делаем и говорим.

– Завтра...

Он взглянул на меня:

– А теперь иди спать.

Завтра мы все начнем сначала. С секретами покончено, больше их не будет. И не будет страхов, сказала я себе. Никаких страхов.

Я шла, покачиваясь от усталости, к двери и внезапно спросила:

– А Фрэнк намерен покинуть Шотландию и приехать сюда? Что они решили? Он говорил тебе?

Максим остановился и посмотрел на меня так, словно до него не сразу дошло, о чем я спрашиваю; кажется, он даже не мог сосредоточить на мне взгляд, а возможно, и припомнить, кто я такая. Затем сказал:

– О да, да. Думаю, они могут приехать.

В таком случае все будет в полном порядке. Это была моя последняя мысль, когда я покидала комнату. Фрэнк приедет, и начнется новая жизнь. Все будет хорошо.

Ложась в постель, я услышала, как набирает силу буря: все злее раскачивает деревья, обрушивается на склоны, стучится в стены, двери и окна. Я натянула одеяло на голову, и до меня долетали лишь звуки, похожие на шум моря, когда волны скользят по прибрежной гальке.

Во сне я беспокойно металась на кровати, видела какие-то обрывочные сны, до меня долетал все усиливающийся шум бури. Еще никогда не было здесь такого ветра, он валил деревья, снова и снова с грохотом обрушивался на стены дома; казалось, весь мир взбесился и пошел вразнос; я слышала сквозь сон, как звала Максима, и думала, что он тихонько отвечает, успокаивая меня, однако затем его голос словно поглотила буря, унося все дальше и дальше. Мои сны были кошмарными, безумными, путаными, наполненными чьим-то шепотом, неистовыми порывами ветра, надвигающимися грозными тенями, и это были даже не столько сны, сколько сгусток эмоций, в котором сплелись страх и смятение, острая тоска и страстное томление, желание и поиски кого-то и чего-то, они неслись вслед за моим голосом, который убегал от меня, словно жил своей, обособленной жизнью. А затем я провалилась в темную бездонную пропасть, куда не мог проникнуть ни звук, ни луч света.

Я проснулась в панике - и не только из-за свирепого, надрывающего душу воя бури, мне показалось, что со мной что-то не в порядке. Я включила лампу. Кровать Максима была разобрана, однако пуста, дверца гардероба открыта.

Во сне, может быть, подсознательно, я разговаривала с ним, страстно с ним спорила, а теперь такой же силы ненависть и злость, какие я испытывала к миссис Дэн-вере, я почувствовала к буре и знала, что не успокоюсь до тех пор, пока не найду его, не скажу ему все, что должна сказать, пока не заставлю его понять.

Десять лет я опекала его, оберегала от правды и от прошлого, уводила от воспоминаний и печальных размышлений, постепенно взрослела и воспитывала в себе уверенность. Я о многом передумала, я способна увидеть смысл там, где его вроде бы нет, и готова сражаться за то, чего мы добились. Я знала, чего хочу, что должно быть, и не собиралась от этого отказываться или сбегать в приступе отчаяния.

Я бросилась на первый этаж, на ходу влезая в тапочки и завязывая пояс халата. Порывы ветра ослабели, наступила минута полной тишины, пока ветер вновь не набрал силу и не стал с новой яростью набрасываться на окна и завывать в трубах.

Под дверью кабинета я увидела полоску света.

– Максим!

Он поднял глаза. Я увидела, что он что-то пишет.

– Максим! Почему ты одет? Куда ты собрался? Ты не можешь ехать в такую страшную бурю!

– Иди досыпай. Прошу прощения, что разбудил тебя, я не хотел этого. Голос его, как и прежде, звучал мягко и ласково.

– Максим, мне нужно поговорить с тобой. Я не рассказала тебе о некоторых вещах и теперь должна это сделать.

– Может быть, лучше не надо? Тебе так не кажется?