В подвиге духовно-литературного творчества святитель Феофан видел великое служение Церкви Божией. Об этом он говорит в одном из своих писем: «Писать – это служба Церкви нужная». Основой для его богомудрых писаний служили почти исключительно творения восточных церковных учителей и аскетов. Учение епископа Феофана во многом родственно учению старца Паисия (Величковского). Это особенно заметно в раскрытии тем о старчестве, умном делании и молитве.

Одним из важнейших дел жизненного подвига преосвященного Феофана являются его замечательные труды по изъяснению слова Божия, которые представляют собой ценный вклад в русскую библеистику. В тесной связи со всеми трудами епископа Феофана в области богословия стоит его переводческая деятельность. Свою духовную опытность он почерпал не только из личных внутренних переживаний, но и из аскетической письменности, которой всегда особенно интересовался.

Важнейшей из переводных работ святителя является «Добротолюбие», главный предмет которого составляют писания о духовной жизни основателей и великих учителей христианского аскетизма. Особый вид литературных трудов преосвященного Феофана представляют его многочисленные письма, которыми он обменивался со всеми, кто просил его советов, поддержки и одобрения, начиная с сановников и кончая простолюдинами. Искренность и любовь к людям святитель сохранил до своей блаженной кончины. Он мирно скончался 6 января 1894 года. Погребение состоялось в Казанском соборе Вышенской пустыни.

На Поместном Соборе Русской Православной Церкви 6–8 июня 1988 года епископ Феофан Затворник канонизирован как подвижник веры и благочестия, оказавший глубокое влияние на духовное возрождение современного ему общества.

Память святителя Феофана, Затворника Вышенского, совершается 10 января.

После того как перед отъездом вашим в Москву мы условились вести беседу о нужных для вас вещах письменно, мне естественно было ожидать, что по прибытии на место вы дадите знать о себе и о новой для вас обстановке. Ждал и жду, но вот сколько уже времени ничего не дожидаюсь. Что сделалось? Уж здоровы ли вы? Храни вас Матерь Божия. Или намерение переменили?! Всяко бывает – и это возможно. На этот случай и пишу теперь, чтоб, если так есть и если тут участвует какая-либо опаска обо мне, – что-де обременять не след или другое что, – вы выбросили ее из головы. Писание к вам, и притом о таких предметах, не будет для меня тяготою – напротив, составит немалое удовольствие, внося некое разнообразие в обычные мои занятия. Скажу нечто большее, что если не состоится задуманное нами, то я буду себя чувствовать так, как чувствует себя понесший какой-либо убыток или потерявший нечто. Как это, не стану вам объяснять, но повторяю, что это так будет и что сему так и быть должно. Вот и приходится не совет вам давать, а прошение прилагать: пишите. Хоть большой мудрости нечего вам от меня ожидать, но один уже пересмотр всего достодолжного доставит вам немалую пользу, оживив в памяти вашей всю эту область и сосредоточив на ней внимание, может быть, с возгрением и особой энергии. А в этом последнем какое благо?! Ибо если бывает у нас нескладность в жизни, то она всегда почти происходит не столько от худоумия и худосердечия, сколько от недостатка ретивости и ревности к достодолжному.

Так пишите же.

А я растерялся в догадках, что бы такое было?! А вот что! Бабушка немножко болела. Ну, бабушка – победоносное слово.

Для внучек нет теплее места, как у бабушек, нет и для бабушек дороже лиц, как хорошие внучки. И за это надо Бога благодарить. А вы чаще утешайте бабушку и повнимательнее слушайте, что она говорит. У стариц – мудрость, опытами и трудами жизни приобретенная. И они часто невзначай, в простых фразах высказывают такие мудрые уроки, которых и в книгах поискать – не найдешь.

Хоть вы представили очень удовлетворительное объяснение, почему не писали так долго, но все же следовало бы на вас наложить хоть небольшую епитимию, в видах исправления. Думаю, однако ж, что, может быть, вы лучше расположитесь к исправности, если поблагодарю вас, что писали, и за то, что писали. И благодарю.

Обещаете быть откровенною. Добре! Откровенность – первое дело в переписке, иначе нечего было ее и затевать. И пишите всегда с плеча – все, что есть на душе, и особенно пополнее излагайте вопросы, которые зашевелятся в голове и станут настойчиво требовать решения. Тогда и решения будут приниматься, как земля жаждущая принимает воду. И это есть самый лучший способ и приобретения, и закрепления в душе понятий, разъясняющих суть предметов и дел, которых яснозрение очами ума считаем мы для себя необходимым. Какой был бы толк, если б я написал вам об одном, а ваша душа была бы занята другим? Это было бы пусторечие, похожее на то, как если б два лица разговаривали между собою, обратясь друг к другу спиною и каждый толкуя о том, что у него пред глазами. Мы, кажется, так и положили с вами, что не будем заниматься отвлеченностями и рисовать планы и теории, а поведем речь так, как вести ее заставят текущие явления жизни. Так и будем идти шаг за шагом.

Пишете, что у вас «рябит в глазах». «Дня с два, – говорите, – случилось мне пробыть в обычных здесь общественных увеселениях: то в театре посидела, то погуляла, то была на вечере. И что это за толкотня, какие речи, какие о всем мудреные суждения, какие приемы в обращении? Все это мне дико, а от толкотни мыслей не соберу». Это на первый раз вам так показалось, а потом присмотритесь. Впечатление, вами испытанное, после покойной простой семейной в деревне жизни совершенно в порядке вещей. Я бы сказал вам, по этому и судите, где истина жизни и где ложь, – но не знаю, что у вас от всего бывшего засело на душе. Ибо возможно, что на поверхности будто и неодобрение таких порядков, а поглубже – сочувствие им и желание повторения. Жизнь, которой частичку вы видели, имеет одуряющее свойство: так что и видят, что все это не то, а все тянутся, как привыкший к опиуму знает, что будет как сумасшедший, а принимает его или потому и принимает. Так вы как себя чувствуете? Тянет вас еще туда же? Желательно вам так проводить жизнь? Прошу хорошенько расписать мне это – и по правде.

Как вы обрадовали меня вашим ответом! «Не тянет, напротив, отталкивает. Не один день после того я была как разбитая, душа моя томилась и тосковала, и я сладить с собою не могла. Насилу-насилу отлегло». Что же это вы прошлый раз не прописали этого? Мне и показалось, что, помалчивая, вы прячете зазнобу или занозу. Дай Бог, чтоб такое отрезающее от светской жизни и светских увеселений чувство навсегда сохранилось в вас. Но возможно и то, что слюбится. Как видно, вам нельзя не соприкасаться к такой жизни. Во второй раз будет уж не так разрушительно и смутительно, в третий – еще меньше, а потом и ничего себе – как говорят про водочку: первая чарка колом, вторая соколом, а там уж только подавай. Которым приходится зайти в табачную мастерскую, что испытывают? И глаза ест, и в носу точит, и дохнуть нельзя. А которые трут-то, тем совсем ничего; да и эти свежие, постояв немного, уже не так жмурятся, чихают и перхают, а потом и совсем эти неудобства прекращаются. Смотрите, не случилось бы и с вами подобного относительно так возмутивших покой ваш порядков жизни.