Тело обнаружили два дня спустя. Рабочие, которые занимались углублением дна, рассказали, что его нашли в коллекторе ручья. Новость ей сообщил владелец местного магазина. Когда Ынчжу узнала о том, что нашли тело, ей отчего-то стало легче. Эти два дня она нервничала, прокручивала сценарии того, как поступить, если он выжил.

Она была не столько напугана, сколько удивлена. Убийство человека уже само по себе экстраординарный поступок. Как ни парадоксально, Ынчжу вовсе не гордилась содеянным, но и страха не ощущала. И вины тоже. Как ни посмотри, не было никаких оснований записывать себя в убийцы. Все случившееся казалось теперь чем-то сюрреалистичным.

Однако она не стала глубоко размышлять над причинами своего удивления. Ей это претило. Она боялась, что чувство вины возьмет верх. Она не оправдывала себя, но, с другой стороны, хотела избежать самокритики и старалась заглушить угрызения совести. Пытаясь избавиться от этих мыслей, Ынчжу бормотала про себя: «Все уже случилось, ты ничего не можешь исправить». Пытаясь отстраниться от произошедшего, она вылизала каждый уголок дома, вымыла раковину и холодильник, приготовила кимчи. Как будто ничего не произошло.

И все же по ночам ей снилось, как она вновь приближается к силуэту мужчины у ручья. И всякий раз она уговаривала себя не подходить к нему: «Остановись. Иди домой, как тогда, в четвертом классе, прямиком домой. Домой, домой…» В этот момент мужчина всегда поворачивал голову, и Ынчжу толкала его в спину.

Этот кошмар продолжал сниться ей, однако страх постепенно отступал. Через некоторое время Ынчжу удалось отстраниться от преступления. Прошло несколько дней, и ей стало казаться, что убийство было всего лишь сном, что она не виновата и не несет никакой ответственности за произошедшее. Приход полицейских она расценила всего лишь как необходимую формальность в рамках расследования. Ынчжу чувствовала себя в безопасности, ведь с погибшим ее ничего не связывало.

Узнав от полицейских о свидетеле, Ынчжу по-настоящему испугалась, ноги онемели. Она начала осознавать серьезность ситуации. Но Ынчжу взяла себя в руки ради детей. На душе было неспокойно: «Сын и дочь не должны жить с клеймом детей убийцы. Что бы ни случилось, я обязана сделать так, чтобы муж и дети считали меня ложно обвиненной, даже если меня осудят. Это мой материнский долг. Я должна исполнить его до конца». На глазах наворачивались слезы, когда она думала о детях. Каждый раз, сдерживая плач, она чувствовала отчаяние от того, что ей приходилось выносить все эти испытания в одиночку.

Полиция отпустила Ынчжу, но мысли о свидетеле не давали ей покоя. Не оставила ли она улики? А что, если полиция снова ее задержит? Она думала об уликах, но кроме удостоверения личности в кошельке, ничто не могло указать на нее. А оно было при ней. Тем не менее у Ынчжу не получалось вернуться к своему прежнему состоянию отрешенности от происходящего. Мысли об убийстве, наоборот, еще сильнее прилипли к ней. Она еле переставляла ноги, будто тащила на спине тело того утопленника.

Она медленно спустилась по тропинке с противоположной стороны холма и пошла домой. По дороге она зашла в магазинчик, купила упаковку яиц и туалетную бумагу. Там она встретила начальника полицейского участка. Он сидел под зонтиком от солнца и пил газировку. Увидев Ынчжу, он поднялся и поздоровался с ней. Ынчжу в ответ слегка кивнула. Они встречались всего пару раз на улице. Тем не менее участковый наблюдал за ней, пока она пробивала товары и расплачивалась на кассе. В конце концов он подошел к ней и заговорил:

– Нелегко вам пришлось в последнее время…

– Да уж…

Хоть начальник участка и говорил вежливо, на его лице читались сомнения, недовольство, насмешка и даже любопытство. Ынчжу решила, что он все еще подозревал ее, но неожиданно он спросил:

– С вашим свекром все в порядке? Как он себя чувствует?

– Да все вроде бы ничего.

– Он у вас великий человек! Я слышал, что он сам добрался до нашего участка. Приношу свои извинения, я не должен был доводить до этого.

Он еще долго расхваливал свекра Ынчжу и извинялся за произошедшее. Ынчжу молча слушала, прикрыв лицо от палящего солнца кошельком. Ей показалось, что неспроста он затеял этот разговор. Поэтому, как только он замолчал, она лишь холодно ответила: «Я передам ему ваши слова», и сразу ушла прочь.

– Скажите ему, что я как-нибудь зайду!

Ынчжу не понимала, почему участковый так трепетно относился к свекру. Он искренне уважал его, но не потому, что тот живет в его районе с середины семидесятых. Когда начальник только стал полицейским, ему не было и тридцати – он даже взглянуть не смел на делегата гражданского собрания, выбиравшего президента. С тех пор он навсегда проникся глубоким уважением к свекру Ынчжу. Более того, молодость полицейского пришлась на семидесятые, а все, что было связано с молодостью, грело ему душу. Поэтому всякий раз, когда полицейский слышал про те президентские выборы, его охватывала ностальгия. Да, жили тогда небогато, но зато в стране царил порядок, все надеялись на светлое и достойное будущее. А каким авторитетом в то время пользовались в семье отцы! В этом смысле сейчас все иначе. Но свекру Ынчжу не приходилось жаловаться, сын и невестка, как в старые добрые времена, уважали его. Именно о такой старости мечтал начальник полицейского участка. Поэтому узнав, что парализованный свекор Ынчжу самостоятельно добрался до участка, он почувствовал сожаление и тревогу.

Ынчжу совершенно не догадывалась, что на уме у участкового. Она подумала, что он язвит, как и все соседи, которые, завидев ее, начинают перешептываться. Она будто очнулась ото сна. На смену апатии, которая овладела ею после допроса в полицейском участке, вдруг пришла озлобленность.

«Только и делаете, что поносите меня за моей спиной. Но у вас ничего на меня нет», – пробормотала Ынчжу. Она думала, что никто, даже полиция, не сможет найти связь между ней и погибшим Кан Инхаком. Поэтому почувствовала себя в безопасности. Вернувшись домой, она приготовила ферментированного ската с тушеной свининой, рецепт которого выучила на кулинарных курсах в прошлый раз. Ее муж несказанно обрадовался, что она снова была полна сил, и весь вечер хвалил ее. Ынчжу даже на какое-то время почувствовала себя счастливой.