Его мать собрала добрые бутерброды, которых хватило бы на двоих, налила сок в банку, а на дне сумки лежал его складной ножик – мечта любого мальчишки тех времен. Нож подарил ему отец, когда приехал из далекого рейса. С двумя лезвиями и черной ручкой. Им можно было заострить палку, подковырнуть крышку бутылки лимонада, разрезать все что угодно, от яблока до веревки. Но теперь сумка пустая.

Марат отряхнул ее от соломы, свернул и положил в карман куртки. Обидно за подарок отца, за бутерброды матери, словно чьи-то грязные руки протянулись над чем-то светлым.

– Ты хоть поел? – спросила его учительница.

– Да, поел, – ответил он, глотая слюну. А вокруг все жевали и галдели.

– Эй, ты, бабай, иди сюда, – его звал один из мальчишек по имени Миша. Даже не оборачиваясь Марат знал, что звали именно его. Его иногда называли “бабаем”, когда хотели унизить, потому что был не русский. Не зная, что делать в такой ситуации, он послушно подошел к группе мальчишек. Его отвели за кучу соломы. Миша был крепкого телосложения. Он пришел в класс недавно, вместе с Васей. Двое хулиганов. Курили, пили, матерились. За пару дней они запугали весь класс. Даже спортивные и крепкие мальчишки оробели. Оказалось, что обычная безбашенность побеждает добрую силу.

Миша встал сзади и взял Марата за плечи. Вася подошел спереди. Его черные-черные глаза, словно без зрачков, смотрели дерзко.

– Стукач! – презрительно сказал он хриплым голосом и сплюнул.

– Я не стукач, – пробормотал в ответ Марат.

– Стукач! Коммунист!

– Я просто хотел как лучше…

– Твой обед мы взяли, бабай, – Вася схватил его за рубашку одной рукой, отводя другую назад. Сердце Марата забилось, как у котенка. Он напрягся и тихо сказал, почти взмолился:

– Ножик складной отдай, мне его папа подарил.

Вслед за этим раздался хохот и прилетел удар в голову. Земля ушла из-под ног, зазвенело в ушах. Марат упал и словно сквозь туман услышал: “Пожалуешься – убью!”

Этими словами более сильный как бы заключает сделку в одностороннем порядке. Теперь сама жертва будет виновата, если ей вздумается позвать на помощь.

Марат сел на пыльную солому. Вокруг никого. Все ушли доделывать работу, потому что скоро приедет автобус. Мальчик ощупал лицо. Левая сторона распухла, глаз заплыл, а щека изнутри оказалась рассеченной об зубы. Он сплюнул кровь и заплакал. От досады и бессилия. Слезы, впрочем, быстро высохли, а в душе закипела ненависть. Лютая ненависть к обидчикам. Ему казалось, будь они рядом, эти двое – Миша и Вася, он бы разорвал их голыми руками. Если бы мог, конечно же. Однако скоро пыл поутих. Их двое и Сафаров боялся. Он еще никогда не дрался. Просто потому, что драться неправильно. Их так учили в школе. Однако в школе происходило и то, чему там не учили. Что делать в таком случае, Марат не знал.

Дождавшись, когда приедет автобус, Сафаров вышел из-за кучи соломы. Учительница сделала вид, что не заметила его распухшее лицо и синяк. Вроде бы она, как взрослая, должна была первой прийти на помощь, но правда жизни в ее лице учила настоящему: “помощи не жди”. А в автобусе всю дорогу мальчишки вполголоса шутили над ним, говоря: “Бабай упал глазом на картошку”.

Вечером перепуганная мать мазала синяк мазью, приговаривая:

– Вот какие мальчишки не воспитанные, куда только учитель смотрела. Я завтра же пойду и буду разбираться со всеми. Я к директору пойду.

Марат лежал на диване и молча страдал. Боли почти не было, но раны в душе кровоточили от обиды и позора. Поздно вечером пришел отец. Он редко приходил трезвым, только если на завтра в рейс. Так и случилось в тот вечер – пришел трезвый. Осмотрел сына, усмехнулся и спросил:

– Подрался?

Слово “подрался” прозвучало с неким уважением, и Марат это почувствовал. Захотелось сказать, что так оно и было, но все же правда оставалась другой – его ударили за “донос”. Услышав правду, отец призадумался. На следующий день Марат остался дома. И на следующий тоже. Всю отработку его не было. Мать не пустила, да и у самого желание наполнять “закрома” куда-то пропало.

Однажды вечером пьяный отец сидел на кухне. На столе – полупустая бутылка водки, на измазанной газете – разодранная селедка, рядом покоились изломанная булка хлеба, головка лука со следами зубов, грязные тарелки и стакан остывшего чая.

– Сын! – крикнул он громко, так что его грубый голос был слышен во всех комнатах.

– Иди, папа хочет поговорить, – сказала мать, – трезвый никогда не разговаривает.

Марат пришел на кухню и сел на табурет. Отец посмотрел на него мутным взглядом, налил себе еще водки и поставил рюмку рядом.

– Это последняя, – торжественно объявил он сыну, затем вытер руки о майку и еще раз посмотрел на него. – Запомни одно: если тебя бьют – бей в ответ. Понял, сына?

Марат утвердительно кивнул.

– Если тебя бьют – бей в ответ, – повторил отец, словно прислушиваясь к своим словам. – Всегда бей. А еще лучше – бей первым. Бей так, чтобы не встал.

Он посмотрел на полную рюмку, отодвинул ее и снова уставился на Марата.

– Стукачом не будь никогда. Таких не любят. Я сам никогда не был стукачом и не буду. Если видишь что-то, не твое это дело.