Вечером Сафаров сидел за столом в дальнем углу ларька и пил чай. Ленка насыпала в тарелку лом печенья, достала масло, сгущенку, половину палки колбасы, домашний пирог с капустой и села напротив Марата, по-хозяйски сложив руки на столе. Ей нравилось смотреть, как он ест, особенно приготовленное ей самой. Ленка была старше на семь лет. Обитала в "однушке", оставшейся от бабки, которую та получила от государства незадолго до смерти.

– А народ в городе кожуру от яблок заваривает вместо чая, – печально произнесла она.

– Да ну.

– Вот недавно подходила знакомая, рассказала. Денег, говорит, нет, зарплату не платят. А на работу ходит. Огород у нее есть, в пригороде. Все, у кого есть огороды, на них держатся. Картошка, морковка, лук, капуста. А у нее больная мать и двое детей. Муж уехал на север, да утонул на болотах. Прямо вместе с машиной в топь ушел. Она с горя пить подалась, да вовремя остановилась. Ради детей жить решила. Я ей ломаного печенья насыпала, пряники вон те засохшие, да и так, то что сэкономила. Рису немного и макарон. Хоть волком, говорит, вой.

Она огляделась по сторонам и вполголоса продолжила:

– Ты смотри, тоже экономь понемногу. Остатки забирать потом будешь. Смотри, – она встала, отряхнула фартук и подошла к весам. – Вот эта гирька весит пятьдесят грамм.

Ленка вытащила из-под весов обернутую тканью гирьку, которая оказалась привязанной к чашке весов снизу тонкой рыболовной леской.

– Вот так скидываешь незаметно грузик, когда взвешиваешь, – она ловким движением столкнула гирьку. – Стрелка болтается, и никто не видит разницу. С каждого двадцатого килограмма будет тебе килограмм. Не хочешь забирать его – продавай, это твой навар.

– Ого, а вдруг Артем узнает.

– Он знает. Все так делают. Только ты смотри, кого обвешивать, а кого нет. Если внимательный покупатель, то не скидывай груз. Скандал закатит. А если не смотрит, то скидывай незаметно. Мужики обычно не смотрят. И цену всегда в большую сторону округляй. Накидывай по десятке или больше, но чтоб самому удобно считать. И тоже смотри, кому можно, а кому нет. Как только обсчитал, сразу эти деньги отложи, чтобы не перепутать потом. Когда с весом мухлюешь, записывай, галочки ставь где-нибудь. Валентина не записывает, так помнит. Учитель все-таки.

– А как быть, если совесть? – Марат ткнул ножом банку сгущенки, умело вскрыл ее и облизнул лезвие.

– Все так делают. С каждого понемногу. Народ не обнищает из-за твоих полста грамм. Я сама недавно в торговле, но вижу, кто давно торгует, еще при Союзе, они все в золоте.

Ленка говорила тоном старшей сестры, несущей ответственность за младшего брата. Действительно, такому назиданию нигде не научат, ни в школе, ни в институте, только в народе, между собой. Передает народ секреты друг другу, понижая голос и осматриваясь.

– Не пропадем, – Ленка подмигнула Сафарову.

Бритоголового звали Лысым или Крабом. Его живые, цепкие голубые глаза, узкие от постоянного прищура, глядели с вызовом. Шрам на брови и сломанное ухо делали похожим на матерого кота – хозяина нескольких дворов. Под черной кожаной курткой прятался мощный торс. Его кулаки, с темными мозолями на костяшках, во время драки напоминали не знающие боли дубовые болванки. Он занимался в спортзале каждый день. Отжимался, качался, бил по здоровенной груше, которую новички не могли стронуть с места, а у него она раскачивалась и трепетала, как обреченный зверь. Благодаря природной гибкости, он обладал великолепной растяжкой ног, поддерживать которую ему не составляло труда. Ударом ноги в голову валил с ног. Всегда. И обладая такими прекрасными данными, Лысый никогда не выступал на соревнованиях и не бился за титулы. Сам Фрол, тренер секции кикбоксинга, втайне опасался его.

Через пять дней после разговора с Сафаровым, Лысый Краб заехал на рынок и направился к ларьку Артема. Был августовский полдень. Увидев рэкетира, продавцы мрачнели, прятались в тенях, за углами, опасаясь делать резкие движения. Наконец он заметил Сафарова с двумя мешками муки на плечах. Тот шел, не видя его, со склада Артема.

– Эй, ты! – окликнул Краб.

Сафаров остановился и развернулся, не снимая мешки.

– А, привет!

– Иди за мной, – приказным тоном произнес Лысый.

– Сейчас, донесу только, – сказал Марат и скрылся в ларьке. Затем вышел и попросил:

– Дружище, дай еще пару принесу, и я свободен.

Лысый нехотя согласился и подождал, засунув руки в карманы. Когда, наконец, Марат подошел, он посмотрел на его испачканную мукой одежду, и снова отправил в ларек:

– Переоденься в чистое.

Через минуту они с Крабом шли к парковке. Несмотря на жару, Лысый никогда не снимал свою черную куртку, которая, как потом Сафаров узнал, прикрывала оружие. Они сели в черный "БМВ", и Марат всю дорогу разглядывал интерьер, потому что первый раз оказался в салоне иномарки. Ехали недолго. Остановились возле жилого дома внутри квартала и спустились в прохладный подвал. На входе не было никаких надписей.