– Унка, ты встала? – донёсся снизу голос мамы.

Ункину маму зовут Поли. И она совсем не похожа на других взрослых Грейбурга. Она не ходит на работу к девяти, не смотрит новости и не готовит обычный ужин. Зато поёт песни домашним цветам, называет муку магической пылью и пишет. Пишет она просто волшебно! «Писательница», – гордо отвечает Унка на вопрос «Кем работает твоя мама?» От её рассказов становится тепло, как от вязаного шарфа осенью или большой чашки какао с зефиром. Частенько Уна приходит домой, залезает под клетчатый плед с ногами и слушает строчки, над которыми мама трудилась весь день. Бывает, что засыпает, не сделав уроки, а наутро, открыв тетрадь, видит решенные примеры или сочинение. Почерк, конечно, всё равно красивее Ункиного, хоть мама и старается писать вкривь да вкось. Таким утром Унка обнимает маму ещё крепче, чем обычно.

Последнее время Поли грустит. «Это из-за того, что у людей нет времени читать её книги», – догадывалась Унка. Только вот куда люди подевали своё время, Уна не знала. Спускаясь на кухню, она думала о том, что получится, если сделать лесенки не выпуклыми, а впуклыми. И существует ли такое слово?

– Пап, – Унка поцеловала его в колючую, как ёжик, щёку, – А кто придумывает слова?

– Думаю, люди, которые хотят поделиться с другими тем, что видят и чувствуют, – сказал Лу, смотря на дочку, которую любил больше всего на свете.

Отец Уны Лукьян, или, как его чаще называли, Лу, был высоким мужчиной с широкими плечами и ещё более широкой душой. Унка любила разглядывать его морщинки от искренней улыбки и острый подбородок, который смешно шевелился при каждом слове. Лукьян уже много лет был руководителем маленького театра в центре Грейбурга.

– Ты обещал, что сегодня заберёмся на ту лестницу без первых ступенек. Она за кулисами, помнишь? – спросила Уна, уплетая булку с изюмом.

Лукьян кивнул: обещания Унке превыше всех дел.

Спустя завтрак они сели в старенький «фольксваген» цвета океана. Дорога до работы Лу занимала ровно три песни малоизвестной группы «Зак-За». Семья напевала их каждую субботу вот уже несколько месяцев. Пожалуй, только песни скрашивали этот серый путь по огромному городу Грейбургу. Тесные, грязные улицы, вечно спешащие люди, рекламы, провода и гудение машин. Город готов был взорваться.

«Фольксваген» подъехал к старому зданию с обшарпанным лицом. Казалось, что оно стоит здесь целую вечность и пустует. И только яркая вывеска говорила об обратном.

«Театр Лукьяна Ааль»

Это был маленький театр с самой невероятной атмосферой. Что бы Лукьян ни задумал, всё обретало форму и воплощалось на сцене. В спектаклях люди летали, говорили на неизвестных языках и открывали планеты. Раньше здесь всегда не хватало мест, а сейчас… Сейчас они пустуют. В стареньком здании всё начинает ломаться, словно театр, как и его хозяин, расстроен и не понимает, куда все подевались.

– Не могу прийти. Важные дела, – говорят теперь зрители театра, которые не пропускали ни одной премьеры. Эти важные люди спешат по важным делам, даже в это субботнее утро. А Лу и Унка спешат к сломанной лестнице.

Они прошли небольшой зал с алыми бархатными креслами и скрылись за кулисами, что всегда напоминали Уне плащ какого-то волшебника.

За кулисами было темно. Уна постояла немного, чтобы глаза привыкли. Вот уже различались силуэты замка с башенкой и огромного сундука с пустотой. Ещё совсем недавно сундук был полон приключений. Ширмы становились убежищами от злодеев, а костюмы – друзьями и защитниками. Сейчас Унка стояла среди картонных зданий и пыльных тряпок, что болтались на вешалках. Но что же случилось, она ещё не знала.

Первых трёх ступеней у лестницы не было. Словно кто-то специально аккуратно убрал их, добавляя конструкции загадочный вид. Лу подсадил дочку и полез вслед за ней. Лестница эта вела к самому потолку здания и опиралась на большую железную балку, держащую на себе кулисы. Балка вполне сгодилась для того, чтобы на ней сидеть.

– Вот это да! – прошептала Уна.

Лу и сам был удивлён. За долгие годы он ни разу не видел свой театр с этого ракурса.

С высоты все проблемы казались крошечными. Там на стене огромный пласт отвалившейся краски, но отсюда он был почти незаметен. Трещина в сцене и вовсе пропала из виду. Старые сиденья звали в бархатные объятия, а актеры были прекрасны даже без новых костюмов.

– Красиво, правда? – Унка наклонилась к папе и положила голову ему на плечо.

– Да, неописуемо!

– Неописуемо, – повторила Унка. – А давай придумаем слово, чтобы описать… Для мамы и деды.

– Вот так и рождаются слова, – улыбнулся Лу.

Отец Лу был астрономом, влюблённым в звёзды! Казалось, что он готов был приютить дома Юпитер, если бы тот слетел с орбиты и заблудился где-то на улицах Грейбурга. Да, пожалуй, он отдал бы Малой Медведице свой ужин и укрыл любимым пледом Марс. На лице Тихона были тысячи трещинок-морщинок. Грубые руки делали всё с большой любовью, а низкий голос оставался добрым. Он не ходил, сгорбив мостом спину (как многие старики). Тихон всегда смотрел вверх и любил Унку больше, чем все на свете звёзды.