С разговорами и ненужным участием владелица квартиры не лезет, лишь изредка роняя несколько фраз, чтобы хоть как-то разбавить моё сумеречное настроение.

— Может, я останусь? — спрашивает она в конце завтрака, вопросительно глядя на меня.

— М-м… нет, не стоит, — не сразу отозвался я, — Когда у меня мигрень, я… хм, не самым приятным человеком становлюсь. Не ругаюсь, а… хм, генерирую плохое настроение, что ли… Если у тебя дела, то иди, а я, наверное, у себя в спальне буду, да может, выползу несколько раз в ванную и на кухню.

— Уверен? — уточнила девушка, едва заметно склонив набок голову.

— Более чем, — морщусь я, и подавив раздражение, поспешил убраться к себе. Благо, Анна не стала играть в сестру милосердия, вот уж чего терпеть не могу!

Всё это вымученное участие, когда женщина из ложно понятого чувства долга ухаживает за тобой, а ты еле сдерживаешься от того, чтобы сорваться и наговорить гадостей… К чёрту все эти глупости!

Вскоре она собралась и упорхнула, а я с облегчением развалился на ковре в гостиной, раскинув конечности, как морская звезда. Ни мыслей, ни…

В двери повернулся ключ, и в гостиную вошла Анна.

— Внизу почтальона встретила, — пояснила она, положив на журнальный столик кипу газет, — тебе письмо из России пришло. Всё, котик… до вечера!

— До вечера, — отзываюсь вяло, не вставая с пола. Сколько я так лежал, не знаю, но наконец, собравшись с силами, поднялся и дошёл до столика, взяв письмо.

— Севастополь?

Взяв со столика костяной нож для бумаг, вскрываю письмо и небрежно бросаю конверт на столик, наскоро пробегая глазами первые строки, продираясь сквозь обязательную словесную шелуху приветствия, благопожеланий и прочих наслоений этикета, которые в настоящее время кажутся исключительно глупыми.

« — … милый Алёшенька», — пропускаю несколько строк, морщась от раздражения. В таком состоянии я циник и мизантроп, все благие пожелания кажутся фальшивыми и неуместными.

Позже, разумеется, я неоднократно перечитаю письмо и разберу его на составляющие, проанализировав все мелочи. Это у меня уже профессиональный перекос, какой часто бывает у букинистов. В руки попадают не только книги, но и дневники, письма, которые порой представляют немалую ценность.

Нужно разбираться в сортах бумаги и чернил, в графологии[i] и истории, ну и разумеется — уметь провести лингвистический анализ. Порой достаточно посмотреть на бумагу, чтобы определить фальшивку, потому как в то время этого сорта просто не выпускали!

Да и графология, которую я не считаю наукой, всё ж таки имеет определённую ценность. Характер по почерку определить сложно, но если письмо написано мелким бисерным почерком, притом каллиграфически и якобы собственноручно, то можно насторожиться, зная, что писавший его служил, к примеру, кирасиром.

У тяжёлой кавалерии с мелкой моторикой традиционно неважно…

Ну а сестёр я знаю достаточно хорошо, и могу делать какие-то выводы об их настроении судя по наклону букв, давлению пера на бумагу и прочим мелочам. Но это потом, а пока…

« — … вчера мы, после долгого перерыва, вновь появились в свете, на ужине у графини…»

— Однако… — с этих строк начинаю читать внимательней, несмотря давящую головную боль и проблемы с сосредоточенностью. Описание ужина и присутствующих там гостей вызвало новый прилив головной боли и дурноты.

Наверное, в этом описании человек, более сведущий в светской жизни, мог бы почерпнуть что-нибудь важное… или нет…

Наблюдательностью и тонким умом мои сёстры не могут похвастаться, так что сделать на основе их наблюдений хоть сколько-нибудь серьёзные выводы я не возьмусь. Детали, разумеется, имеют свою цену, но очень уж всё разрозненно и поверхностно, да всё это через призму оценочного суждения не умных и не слишком наблюдательных людей.

Дважды пробежав глазами светскую часть и не найдя там решительно ничего полезного, вздыхаю и читаю дальше…

« — … Глафира ныне, претерпев немалые злоключения, нынче у нас…»

— Да что за чёрт!? — невольно вырывается у меня возмущённое, — Когда я предлагал им забрать служанку и даже оплатить её переезд в Севастополь, они смотрели на меня, как на идиота. А нынче я, оказывается, виновен в злоключениях бедной женщины!

С трудом давлю яростное желание скомкать письмо в тугой комок и вышвырнуть его из окна как можно дальше, пытаюсь читать дальше…

… но получается плохо. Настроение… хорошо, что Анна ушла, а Валери сегодня ночевала у себя. Наговорил бы всякого, а потом жалел. В такие минуты у меня просыпается женоненавистник, и все, решительно все женщины вокруг видятся исключительно через чёрную пелену!

Я, оказывается, подлец… Нет, не такими словами, а мягенько этак, исподволь, окольно. Но между строк читать умею…

А кто предлагал сёстрам забрать Глафиру и оплатить не только переезд в Севастополь, но и её услуги в дальнейшем?