Князь все же напоминает послам из Москвы, что рязанцы, как и впредь, рассчитывают на возврат Коломны и Лопасни. Но теперь в его голосе нет той жесткости, той неуступчивости, какая была во время приема предыдущих посольств. Теперь в его голосе другая интонация - мягкая. Все понимают, что условие он выставляет по традиции, но стоять насмерть на этом условии не будет.

И все - московиты и рязанцы - улыбаются: одни потому, что уже чувствуют близость торжества Сергиева посольства, другие - что ожидаемая удача переговоров будет во благо и Рязани.

И вновь князь Олег и владыка Феоктист вдвоем в покое. Уже свершено молебствие в храме, гостям дан обед из постных блюд, отец Сергий сопровожден в Троицкий монастырь, полюбившийся ему.

На Феоктиста, как и на князя, встреча с преподобным Сергием произвела неизгладимое впечатление. Доселе рязанскому владыке не приходилось встречаться с маковецким игуменом, и он мог позволить себе с недоверием отнестись к некоторым изустным рассказам об игумене как о чудотворце, прозорливце и святом человеке Божием.

Например, рассказывали, что отец Сергий совершил чудо с водоисточником. Одно время основанная им обитель стала нуждаться в дополнительном источнике. Воду носили издалека, и кое-кто из братьев стал выражать недовольство. Суть недовольства заключалась в том, что отец Сергий опрометчиво поставил монастырь в безводном месте. На самом деле, прежде, когда выбиралось место для обители, прямо под Маковцем протекала маленькая речка, но со временем она усохла, и вода в ней стала негодной для употребления в пищу. К тому же Сергий не замышлял устроение большого монастыря, каковым он стал спустя несколько лет. И вот теперь отец Сергий вынужден был извиняться перед братией, в то же время увещевая их молиться Господу и просить у Него помощи. Однажды, взяв с собой одного из иноков, отец Сергий спустился в ложбину близ монастыря, отыскал местечко с небольшим количеством дождевой воды и сотворил над ним молитву. Из земли внезапно забил родничок. Образовался ручей, названный братией Сергиевой рекой.

Или рассказывали, как игумен вылечил тяжелобольного ребенка. Один христолюбивый принес в келью игумена своего единственного больного сына и попросил его помолиться за ребенка. Но едва он вошел в келию, едва изложил просьбу, как ребенок умер. Родитель стал сокрушаться: напрасно он уповал на помощь отца Сергия, и лучше бы он не приносил больное дитя в келию - по крайней мере, тот скончался бы дома... В отчаянии родитель отправился готовить гробик. Тем временем отец Сергий приступил к молитве над умершим. Через некоторое время дитя ожило... Когда родитель вернулся в келию, чтобы забрать умершего, он, к великой радости, увидел: ребенок его жив... Игумен встретил родителя воскресшего мальчика словами: "Напрасно ты так смутился. Отрок вовсе и не умирал...". И стал объяснять, что ребенок, видно, закоченел от холода и ожил от тепла. Христолюбивый родитель, однако, настоял на том, что дитя ожило молитвами святого. Тогда отец Сергий запретил своему посетителю разглашать о чудесном исцелении во избежание ненужной ему славы.

В такого рода чудотворения Феоктист верил, но когда он услышал рассказ о видении, которое было одному из избранных учеников Сергия Исаакию-молчальнику - он смутился. Рассказ тот был о том, как один раз отец Сергий служил литургию с братом своим Стефаном и племянником Феодором. Пребывавший в храме Исаакий, молясь, вдруг увидел не троих служивших литургию, а четверых. Четвертый был муж несказанно светлый видом и в необычайно блистающих ризах. Исаакий не поверил своим глазам и обратился к стоявшему рядом с ним монаху, по имени Макарий, за разрешением своего недоумения. Макарий, как оказалось, тоже был удостоен видения. Он высказал догадку, что четвертый, возможно, был священник князя Владимира Серпуховского, в то время пребывавшего в монастыре. Но в свите князя Серпуховского не было священника, как позднее выяснили оба монаха, и они поняли, что видели на литургии ангела Божия, сослужившего преподобному Сергию. Чтобы убедиться в своем предположении, они обратились к игумену с вопросом о некоем четвертом, служившем с ним, и тогда отец Сергий, под условием сохранения тайны, признался, что ему каждую литургию служит ангел Божий.

Возможно ль такое? Рязанский владыка Феоктист мог поверить такому рассказу, если бы речь в нем шла о каком-либо святом апостольских времен. Но в его-то время? Да ещё на Руси, куда не столь уж и давно проникло древнее учение исихастов (аскетов-безмолвников), иначе называемое умное делание, или духовное делание, или внутреннее делание?

Учение этих безмолвников, этих подвижников умного делания, возникло ещё в четвертом веке в Египте, на заре зарождения монашества. В какое-то время оно было подзабыто, и вновь воссияло усилиями греческих подвижников духа Григория Синаита, Григория Паламы и их учеников. От них учение передалось и в Русскую митрополию, и прежде всего через митрополита Алексия, который стал исихастом, видимо, под непосредственным влиянием греческого патриарха Филофея.

Цель исихазма - умного делания и внутреннего сосредоточения стяжание Святого Духа, бесстрастия, которое достигается непрестанной Иисусовой молитвой, трезвенным надзором ума над сердцем, когда ум, как бы сойдя в сердце, строго блюдет помыслы молящегося, устремляя все его внимание только на пропущенные через сердце слова молитвы. Годы и годы подвижнических усилий, если монах действует правильно, под руководством опытного наставника, могут привести к вожделенному результату - созерцанию Фаворского света, того самого, что увидели апостолы на Фаворской горе во время Преображения Господа. Фаворский свет не есть тварный свет, это есть свет несозданный, вечный, благодатное осияние Божества. Увидеть Фаворский свет - получить озарение свыше и испытать неизъяснимое блаженство. Ибо свет этот - проявление существа Божеского. Сущность Божества непостижима, но благодаря своей Божественной энергии, Фаворскому свету, изливаемому им на тварный мир из любви к миру и человечеству, Бог становится доступным ангельскому и человеческому восприятию. Далеко не всякому восприятию, а восприятию лишь особо духовно-чутких людей, особо одаренных...

При первом взгляде на отца Сергия, когда тот вышел из повозки и стал сосредоточенно креститься, стоя на коленях, на икону Бориса и Глеба, не видя пока никого из окружавших его, Феоктист слегка разочаровался: обыкновенный монах... Будничное лицо, впалые щеки, костистые скулы... Разочарование вскоре улетучилось. Феоктист вдруг увидел в синих глазах старца бездонную глубину. Увидел вблизи: лик отца Сергия струился духовным благоуханием, чистотой сердечной. Такой человек навряд ли способен преследовать какую-то личную цель, в чем подозревал его Феоктист. И уже тогда Феоктисту стало совестно своих подозрений, своих мелких мыслей о Преподобном. Особенно, когда отец Сергий, ликуясь1 с ним, посмотрел в его очи прямо, - было чувство, что он увидел его мысли до донышка...