– Так-то, соколик, - процедил сквозь зубы Олег.
– Недолго ты погрелся на чужой печке...

Процедил медленно, наслаждаясь этой медленностью и презрительно щуря глаза на врага своего. Он испытывал ни с чем не сравнимое упоение. Мало того, что победу одержал блестящую и полную, после которой Владимиру уже никогда не поднять головы, он ещё получил удовольствие видеть повергнутого врага в самом жалком униженном виде - привязанного простыми крестьянскими веревками к саням, оборванного. Еще большее наслаждение он испытывал от сознания, что бросит врага в темницу и сгноит его там, как последнюю тварь. Да, так он отомстит врагу, и месть должна быть полная и беспощадная, способная возместить ему пережитые им страдания.

– Перехитрил меня...
– Владимир дернулся, норовя порвать верви, скрипнул зубами: - Что ж, убивай... Но попомни: Москва все одно отомстит тебе. Не увернешься от её карающей руки. И никакая ханша Тулунбек не убережет тебя...

Над ним взвилась плеть окольничего Юрия. Окольничий, видно, вспомнив, как был пленен в Пронске и как его держали взаперти, ударил по лицу пронского князя с потягом. Владимир мотнул головой, окропляя брызнувшей кровью свой кафтан и сани и уклоняясь от очередного удара. Олег пришпорил коня; свита - за ним. Из-под копыт - брызги коричневого от навоза, набухшего талой водой снега.

Олег скакал злой и радостный. Крепко наложил одну губу на другую. И вся свита скакала за ним радостная и возбужденная. Упоенный успехом Олег в эту минуту не сомневался: ничто, кроме мести, не даст ему успокоения.

А навстречу ему плыл от Переяславля торжественный колокольный звон. Князя, законного государя земли Рязанской, вышло встречать с хоругвями и иконами множество горожан. На душе Олега стало радостно и легко. Народ - с ним! Его ждут, его любят... Недавняя вспышка злорадства как бы уже и утонула в приливе новых чувств.

Глава двадцать третья

Утоление мести и великодушие

Помещенный в темницу, Владимир Пронский был подвергнут нескольким унизительным допросам. Кормили его ничуть не лучше других тюремных сидельцев. Обращались с ним худо. В темнице было сыро, и кашель Владимира усиливался. Из гордости он не просил пощады, а если бы и попросил, не получил бы её.

Прошло полгода. Готовились к свадьбе бывшего мурзы Ивана Мирославича (под таким именем окрестили в православную веру татарина Салахмира) и княжны Анастасии. Как-то к князю в палату вошел слуга в белом холщовом платье и доложил: приехала княгиня Мария Пронская и просит принять её. Олег Иванович озабоченно прошелся из угла в угол. Весть о прибытии дочери сейчас, в разгар радостной и суматошной подготовки к свадьбе, была ни к чему. Зачем прикатила? Вымаливать помилование мужу? Еще чего не хватало! Хочет воспользоваться хорошим настроением князя...

И в самом деле, настроение его было таким, что лучшего и желать не надо. Москва смирилась с его вокняжением, решила, что спокойнее и вернее иметь на юге сильного соседа, который сумеет оградить себя от посяганий ордынцев и тем обеспечить дополнительную защиту Москве. Олег - законный правитель, его поддерживал народ, а это кое-что да значило. Правда, от притязаний на Лопасню Олегу пришлось отказаться, зато он теперь признан Москвой и заключил дружественный союз с нею.

Одна приятность наслаивалась на другую. Настасья выходила замуж за Ивана Мирославича с охоткой. Поближе познакомясь с ним, она открыла в нем немало добродетелей. К тому же, его окружал ореол спасителя Олегова престола. Иван Мирославич первым из татарской знати принял святое крещение и каждое утро ходил молиться в крестовую палату князя.

Поскольку и Иван Мирославич полюбил Настасью, брак предвиделся счастливым1.В преддверии свадьбы Олег Иванович уже приготовил пожалованные грамоты зятю, коими предписывал ему шесть крупных вотчин: Верхдерев, Веневу, Ростовец, Веркошу, Михайлово поле и Безпуцкий стан. Эти пожалования должны были привязать зятя к Рязанской земле напрочь, что особенно устраивало Настасью. Впрочем, и сам Иван Мирославич не очень-то рвался в Сарай. Тулунбек была свергнута с престола и хозяйничал там теперь Мамай и его ставленник хан Мухаммед-Булак. Еще неизвестно, как принял бы его Мамай, зная, что он верно служил Тулунбек...

Свадебные приготовления шли деятельно и дружно. Лучшие мастерицы-белошвейки и золотошвейки шили свадебное платье для невесты под наблюдением княгини Ефросиньи. Кроме того, Настасье шили две новые шубы, соболью и беличью, плащ-накидку из ворсистой привозной ткани с золотой нитью, платье-далматик с поясом, украшенным золотым шитьем и жемчугом, платье-хитон без пояса, дюжину нательных сорочек из тонкой льняной ткани, изготовленной рязанскими ткачами.

В поварне с утра до ночи стучали ножи - варили, жарили, парили мясные блюда; блюда из лебедей, гусей, уток, из осетровых и иных рыб. В сытной избе приготовляли различные меды - ставленные, ягодные, броженные, кислые... Сбитень, квасы и буза были наготовлены десятками бочек. В хлебенной избе пекли хлебы гладкие и хлебы, украшенные фигурами жаворонков и карасей, а также пряники и печенье.

Готовился к свадьбе не только княжой двор, но и дворы бояр, священников, купцов, дружинников. Каждому хотелось на торжествах каким-то образом отличиться, обратить на себя внимание: богатыми ли подарками, умной ли речью.

И вот в такой-то час, долгожданный, волнующий, радостный, и прикатила из Пронска Мария. Первым движением души было - отказать в приеме дочери, ненавистной с тех пор, как вместе с супругом своим, потеряв совесть, водворилась в его дворец. Называлась великой рязанской княгиней... Спросил с досадой: