– Что ж, господа,- сказал доктор.- Благодарю за беседу. Она была весьма… содержательна, но нам, к сожалению, пора.

– Да-да. Мое почтение, доктор, мастер Джаспер.

– Мое почтение,- сказал обоим мистер Пиммз и отворил дверцу перед доктором и его племянником.

Как только они ступили на мостовую, ветер разметал волосы Джаспера, и он поморщился. В голове после разговора с сэром Крамароу был сплошной сумбур. Гибель обоих профессоров, арест мистера Келпи… а еще вопиющая несправедливость: такой благородный человек, как сэр Крамароу может потерять все, что имеет, если негодяи опередят его и схватят Черного Мотылька. На душе было отвратно, кошки устроили конкурс по скрежету, да и вообще все было как-то беспросветно. У дядюшки, по всей видимости, настроение также основательно испортилось: кажется, для него этих джунглей было слишком много за один раз – его словно против воли вытолкнули из проплывающего над болотами дирижабля.

Мальчик надеялся, что прекрасный и величественный взлет аэрокэба сэра Крамароу немного утешит его. Он ожидал, что вот-вот заработает двигатель, винты закрутятся, экипаж взмоет в небо и помчится сквозь низкие серые тучи. Но этого все не происходило. Аэрокэб тронулся, описал круг перед входом в здание научного общества, механик за рычагами несколько раз поклаксонировал, после чего земным ходом экипаж двинулся к выезду на улицу Семнадцати Слив. Вероятно, у сэра Крамароу были еще дела поблизости.

«Какая жалость,- подумал Джаспер.- Даже это…»

– Дядюшка.- Мальчик поглядел на дядюшку взглядом, в котором из-под одеяла хмурости медленно выбиралась и потягивалась в поисках тапочек обычная джасперова жизнерадостность – кажется, он придумал что-то, что могло так или иначе весьма не понравиться Натаниэлю Френсису Доу.- Мы должны кое-что сделать.

– Мы должны?- удивился дядюшка.

– Да,- кивнул Джаспер.- Мы должны кое-кому помочь.

После чего ринулся к дверям здания Габенского научного общества Пыльного Моря.

***

Ночью в Габене подул довольно сильный ветер.

Откуда он взялся, никто не знает. Быть может, этот ветер проснулся и вылез из какой-то подворотни, или же вообще он был не отсюда – просто один из наглых гастролирующих ветров с моря, который решил мимоходом прошвырнуться по улочкам ворчащего во сне города. В любом случае характер у него был зловредный, а настроение – устроить кому-нибудь неприятности. Он поднял в воздух ворох листьев на Бремроук, пошелестел старыми полуоборванными афишами у заброшенного кабаре «Тутти-Бланш», свернул на углу на улицу Трещоток, где проказливо швырнул пару охапок каминной золы на натянутые поперек улочки бельевые веревки – чьим-то сушившимся панталонам не повезло – и, лихо закрутившись, свернул на Хартвью.

На крыше гостиницы «Габенн» человек в длинном черном пальто и котелке едва не сорвался от злобного порыва ветра вниз, вцепился пальцами в трубу дымохода и выругался. Ему было нелегко удержаться на крыше, в то время как его спутники, четверо молчаливых мужчин, одетых так же, как и он, застыли на самом краю, у водостока, не шевелясь, словно ветер и вовсе не доставлял им неудобств.

Человек, который едва не свалился с крыши, назовем его мистер Грей (разумеется, псевдоним), практически ничего не видел через затемненные защитные очки, поэтому, недолго думая, раздосадовано поднял их на тулью своего котелка. Стало немного лучше – теперь он хотя бы мог разобрать, что творится у него под ногами: внизу, на расстоянии пяти этажей, были разбросаны рыжие клубки уличных фонарей Чемоданной площади. Вдали светились окна вокзала, у станции кэбов горели семафоры, изредка мигали сигнальные огни причаленного посреди площади дирижабля «Бреннелинг». С крыши экипажи внизу казались миниатюрными заводными игрушками, словно снятыми кем-то с полок лавки «Тио-Тио» и расставленными здесь и там, людей внизу почти не было – до прибытия ночного поезда «Тромм» оставалось около часа.

– Наденьте обратно,- раздался приглушенный шарфом неприятный тягучий голос, и мистер Грей повернулся к человеку, отдавшему приказ.

– Зачем?- с вызовом спросил он.- Как будто меня кто-то здесь увидит. Как будто кто-то узнает меня по одним лишь глазам.

Человек, с которым он говорил, даже не обернулся – он стоял на самом краю карниза и глядел в подзорную трубу, нацеленную куда-то в небо над площадью Неми-Дрё.

– Наденьте обратно,- повторил человек с подзорной трубой.- Вы бы очень удивились, узнав, какая мелочь может вас выдать. Тот же Мэйхью, к примеру…

– Но вы ведь сделали так, что нет никакого Мэйхью!- перебил мистер Грей.- Сделали так, что он отстранен от любых полицейских дел!

– Вы полагаете, что мистер Мэйхью один в Габене отличается достаточной наблюдательностью?

Мистер Грей вспылил:

– Уж не хотите ли вы сказать, что этот доктор со своим мальчишкой могут нас разоблачить?

Человек с подзорной трубой покрутил цилиндры, перемкнул рычажок, сменив линзу. Ох уж этот хитроумный мистер Блохх (также очевидное вымышленное имя)… Его машинное хладнокровие просто выводило из себя его протеже: мистер Грей не понимал, как можно так безразлично относиться к неудачам, задержкам на целые недели и прочим неудовлетворительным, по его меркам, результатам, но при этом с такими тщанием и принципиальностью подходить к вопросам, буквально ничего не значащим. Мистер Блохх мог исключительно равнодушно отнестись к едва ли не провалу, но при этом мелочи, вроде опоздания на полминуты или малейшее отклонение от установленного внешнего вида, могли вывести его из себя, как какую-то дотошную тетушку.

Мистер Грей уже давно перестал улавливать нить его плана, хотя поначалу пытался не выпускать ее из рук, держать все под личным контролем, и это злило его еще сильнее. Учитывая, что мистер Грей, как и многие заговорщики, был подвержен мнительности и паранойе, ему частенько казалось, что его водят за нос. Ощущение обмана усиливалось в те моменты, когда приказы этого хоть и гениального, но крайне несносного человека становились странными и абсурдными. Хуже всего было то, что с некоторых пор почти все приказы мистера Блохха казались странными – они даже не пытались сложиться в целую картину.