Шрифт:
Я покачал головой:
— Не должен. Очевидно же, что у нас только один бронеход, так? Мы пытаемся создать себе идеальные условия для атаки, так? Один атакующий бронеход и одна цель из трех, отличающаяся от двух других. Тут интуитивно понятно, что мы собрались атаковать ближнюю цель.
Антон нахмурился:
— Ты всерьез полагаешь, что Саламанка догадается?
29. Допрос
Антон нахмурился:
— Ты всерьез полагаешь, что Саламанка догадается?
— Даже если не догадается он — догадается «Черная Пантера». Слишком долго выживает в этой профессии, это полностью исключает любые шансы, что она дура или даже просто среднего ума. У нее точно есть опыт противодействия партизанам, это и так ясно.
— Тогда как?
— Две ближние и одна дальняя. Дальняя цель, разумеется, ложная.
— Ну, тогда Саламанка подумает, что мы атакуем дальнюю, это удобнее для нас, — сказала Дани. — Однако есть шанс, что на ту из двух ближних, которая будет основная, пойдет по какой-то причине группа, непригодная для атаки. Снова усилия и потери впустую.
Я улыбнулся:
— Два варианта. Первый — две ближние цели относительно рядом и наша база между ними. Можно догадаться, что мы собрались сделать засаду именно там, но есть шанс, что все-таки дальняя — наша цель. То есть, неочевидно, какие варианты тут вероятнее. В то время как истинной целью может стать военная база, на которой вообще не останется бронеходов, ибо последние три будут охранять дворец Саламанки.
— От дворца до базы на окраине — примерно минут двадцать пять для бронехода.
— Знаешь, чего я там наворочу за это время? В общем, мы можем долго играть в угадайки, но бывают игры, в которых не может быть плана. Камень-ножницы-бумага тому пример. Любые рассуждения о тактике противника в ней равновероятны. И тут та же фигня. Не бывает стопроцентного верняка на войне, разве что стопроцентная смерть в некоторых случаях. Надо рисковать. Потери — да, будут, но я давно уже сказал, что победа стоит жизней, и не заплатить не получится.
В этот момент в палатку вошел радист и сказал:
— Ансельмо сообщил, что у него все прошло по плану.
— Отлично, — обрадовался Кастильо. — Значит, вечером привезут следака.
— Главное, чтобы при нем не было маячка, — заметил я.
Антон ухмыльнулся:
— Не будет. Рамон позаботился, чтобы у нас появились антишпионские штучки.
Поздно вечером следователь прибыл: высокий тип в форме военной полиции, в руке чемодан с детектором лжи, на голове капюшон, закрывающий глаза. Кажется, я уже знаю, кто это. Его сразу же провели в палатку, усадили напротив меня, после чего сняли с головы капюшон и мы сразу же друг друга узнали: не кто иной, как Григор Собеский, едва ли не самый талантливый и опытный из военных следователей Содружества.
Затем все лишние вышли, кроме нас, остались только Антон и Дани.
— Здравия желаю, господин полковник, — сказал я. — Как прошел полет?
— Замечательно, ведь я же люкс-классом летел, а не в медицинском отсеке, — отозвался он без тени иронии или усмешки и перешел на русский: — мне сказали, что вы собираетесь дать объяснение. Сразу же и приступим?
— Конечно, — согласился я, тоже переходя на русский.
Смена языка общения, конечно, не помешает Кастильо и Дани: у обоих в руках планшеты, будто невзначай, а на них, ясное дело, переводчики запущены.
Следователь поставил свой чемодан на стол и открыл его, вынув кипу проводов и датчиков. На то, чтобы закрепить все это у меня на лбу, висках и запястьях, у него ушло всего минуты три.
Полковник развернул чемодан так, чтобы экран детектора был виден только ему, но не Антону и Дани, щелкнул кнопкой.
— Начинаю калибровку. Сержант Ковач, я задам вам десять вопросов, на каждый из которых вы должны ответить «нет» безотносительно правдивости этого ответа. Вам понятно?
— Нет.
— Что именно в этой инструкции вам непонятно?
— Нет.
Дани захихикала в кулак, Антон улыбнулся в бороду, непробиваемым остался только следователь.
— Гляжу, вы очень буквально выполняете инструкции… Жаль только, что подобная дисциплина у вас проявляется выборочно.
— Я всегда добросовестно выполняю приказы, предписания и инструкции, господин полковник, если они не идиотские и не идут мне во вред. Какой там третий вопрос?
Он задал мне еще семь вопросов, на которые сам точно знал ответы, затем еще десять, на которые велел мне отвечать «да».