Ретрансляторы терминалов исправно донесли угрозу в зал морга. Рет’тга недоуменно перевела взгляды на шиарейца и обратно… Насколько ей было известно, в данный момент во всей провинции Ян Цзы находилось всего лишь четверо эмкабэшников. Трое на площади, один в медкомплексе. Откуда взялась пятая, эмкабэшница?..

Уже через пару минут, когда вскипевший на площади бой был в самом разгаре, она очень сильно пожалела, что ее самой там нет, и еще сильнее, что ее не было там в момент появления первой земляшки. Тварь явилась снизу, со стороны океана, словно из воды, упомянутой пилотом, выползла на берег. В РАЗВЕДКУ. Потому что за нею пришли другие, их оказалось много – и такая досада взяла, что настоящие патрульные сразу же не распознали в ней фальшивку и не сожгли. Будь Рет’тга на месте событий реально… Тогда, быть может, одной вражиной все бы и ограничилось! Сейчас же, не в силах чем-либо помочь, прапорщица ланбаольской полиции лишь наблюдала, как мгновенно заполнившие площадь земы расправляются с иксатыми, а рядом с нею тоненько подвывал шиареец, в бессильной ярости вонзая когти в боковые панели диагностического бокса. Бесплотная голопроекция наложилась на вполне реальные медицинские конструкции, и капрал, пытаясь помочь своим, кромсал пластелитовые панели…

Местные копы выскочили из везделаза и бросились на подмогу черной твари чуть ли не первыми; еще до того, как разом, будто по команде, зажглись уличные фонари, вспыхнул свет в иллюминаторах окрестных домов и распахнулись их двери, чтобы пропустить наружу атакующих земов. Комгруппы, сбитый залпом полицейских бластеров с лестницы, упал на снег прежде, чем на площадь хлынула толпа. Никомедец попытался встать, но тут же был вновь ринут наземь. Один из лучей угодил прямиком в его терминал, и трансляция тотчас же прервалась. Шар’ячикч среагировал молниеносно, переключившись на резервную частоту. Включился задействованный капралом автономный сенсор гравимобиля, установился односторонний канал, и на закругленной стене зала развернулся мономерный экран.

Беспомощные наблюдатели увидели, как завиггер успел полоснуть лучом по женщине в черном, прежде чем его придавил незримый пресс силового сачка, наброшенного мятежниками. Сержант не промахнулся, но… красно-желтый смертоносный жгут не принес ей ни малейшего вреда. С сердитым шипением расплескался по броне эмкабэшного скафандра высшей защиты и радужными брызгами фейерверка разлетелся в воздухе. Черная фигура на миг сделалась белой, затем «негатив» несколько раз мигнул, будто запорченная помехами картинка на дисплее, и разведчица ночи вновь превратилась в «позитив».

– Вссе-таки сссброд, – просипела Рет’тга, остервенело исторгая всеми многочисленными анусами, влагалищами, уретрами и ноздрями потоки и фонтаны кала, слизи, мочи, – когда набирают земов, любая организация сборищщем ссстанет…

Но зем-пилот удивил. Ловко юркнув под брюхо анг-мобиля, спрятался за раскоряченными опорами и точными, прицельными импульсами станнера клал нападающих на снежную простыню, валил одного за другим. Хотя вполне мог бы пристрелить командира в спину, задрать лапки и попытаться перейти на сторону бунтовщиков – тогда бы у него появился крохотный шанс выжить.

Тварь в побоище не участвовала. Черное забрало бесстрастно отражало сполохи выстрелов. Снег кипел, не долетая до пластибетона. Ожесточенная перестрелка длилась не меньше минуты. Но у пилота кончились заряды, и когда земы его выковыряли из-под брюха, то сорвали черный шлем и казнили по высшему разряду. Откуда ни возьмись появился древний скорчер, еще имперской модели; строенные трубки испускателей приставили к затылку, и сгустки освобожденной плазмы сожгли дотла голову бывшего соплеменника, «пошедшего в каратели». Зцич’чущ знала, земы верят: чтобы человека убить истинной, окончательной смертью, надо сжечь его живой мозг – целиком и мгновенно. Тогда «карма» просто-напросто никуда не успеет выскочить, и следующей жизни уже не будет.

Швырнув наземь обезглавленное туловище карателя, затопившие ярко освещенную площадь разномастные повстанцы, сотни и сотни – полисмены, рыбаки, чиновники мэрии, торговцы, рабочие консервной фабрики, прочие – словно по команде повернулись мордами к единственной среди них фигуре в боевом скафандре. Она сдвинулась с места и медленно поплыла сквозь притихшую толпу к завиггеру и никомедцу, поставленным на колени возле трапа. Исполосованное лучами брюхо гравискутера нависало прямо над двумя эмкабэшниками.

– Теперь нам рты не заткнуть, – произнесла негромко, неотвратимой карой нависая над плененными иными. – И память не отшибить… Я прррава?! – возвысила тон, и ответом ей был слитный восторженный вопль тысячи глоток. Вибрирующий голос был мятежникам явно знаком; во всяком случае, земы точно знали, что вот эти двое в черных шлемах – всем ненавистные враги, а вот эта, в точно таком же черном шлеме… всеми обожаемая предводительница?!.

Волоча пленников к ближайшему фонарному столбу, мятежные земы не переставая орали. Шиареец как подкошенный рухнул и со страдальческим писком забегал по полу зала, моментально превратившись в собственного предка. И вдруг сквозь чудовищный хор чуткие уши Рет’тги уловили отчаянный крик чиф-сержанта:

– Ша-ари, не прикинуться! стать!! слышишь, ста-а-ать! превратиться!!! передай на-а-ашим…

Канал связи был односторонним; трансляция из морга на площадь не велась. Вошедшие в раж бунтовщики еще не сообразили, что их продолжают ВИДЕТЬ и СЛЫШАТЬ иные.

А зцич’чущ видела и слышала. ВСЕ видела и слышала. В том числе и мелькнувшее в боковом поле зрения свежее граффити на стене ратуши, которое только-только закончили корябать.

«VIA EST VITA» – гласили двухметровые литеры. Точно такие же слова были различимы на повязках, которыми многие бунтовщики окольцевали свои уродливо-круглые головешки. В переводе это значило: «Дорога – Жизнь». Или наоборот.