– Я ищу Саманту и Волюшку, – поторопилась сообщить я, поскольку на меня начали оборачиваться посудомойки. Как–то не хотелось попасть под горячую руку, слишком уж суровые у них были лица.

– Шаманту? – поправил меня паренек. – Кухарки закончили работу и отдыхают.

Я скривилась, поняв, что осталась без ужина. А нечего было от еды нос воротить, когда ее приносили.

– Мне очень нужно с ними поговорить.

– Вам лучше обратиться к распорядителю, – одна из посудомоек подошла ближе, вытирая руки о замызганный фартук. – Он над всеми на кухне главный.

– Нет, мне нужны именно Шаманта и Волюшка.

– Тогда вам надо туда, – она кивнула на проем, за которыми только что скрылся мальчишка с помоями, – а после свернуть направо. Их дверь третья по счету.

– Спасибо, – я мило улыбнулась, но моя улыбка пропала даром – усталые люди вернулись к своим делам.

Стоило мне распахнуть двери, как в лицо ударил морозный воздух. Оказалось, что выход вел во внутренний двор. Возле бочек с мусором грызлись собаки, чуть поодаль в крытом загоне довольно повизгивали свиньи. Видимо, это им перепала еда с барского стола. Я не видела смысла идти назад – уже стояла на припорошенной снегом земле и осталось только добежать до тепла. Плотно обхватив себя руками, я помчалась туда, куда мне указали.

К высокой каменной стене замка жалось длинное одноэтажное здание. Ничего другого, похожего на место для жилья, я не видела, поскольку напротив шел ряд подсобных помещений, откуда неслись звуки, издаваемые животными. Отсчитав третью дверь в цепи похожих друг на друга, я громко постучалась. Ответить на грозное: «Кого там принесло?» не смогла – зуб не попадал на зуб.

Дверь резко распахнулась, и так же резко меня втащили внутрь небольшой комнатки.

– С ума сошла? В тонком платье да на мороз? – Шаманта явно не видела различия между девицей, одетой в штаны и грубые сапоги, и нежной леди в красивом наряде. Ну, в принципе, она права – какая истинная леди будет шляться по задворкам?

– Я не з–знала, что придется идти через двор, – щелкнула зубами я.

Ахнувшая Волюшка тут же подскочила и накинула мне на плечи пуховый плат, в который сама только что куталась. Меня под белы рученьки провели к печке, напоминающей буржуйку. На ней закипал чайник, его тоненький свист делал комнатку уютной. Усевшись на маленькую скамеечку и протянув руки к дверке, за которой плясал огонь, я огляделась. Две кровати, половик между ними, у окна стол, на подоконнике горшок с каким–то чахлым цветком, слева от двери узкий шкаф, зеркало в простенке и тут же тумба с металлическим кувшином для умывания – все очень скромно.

– Ты не гляди, что просто живем. Мы, считай, целый день на кухне, а здесь только ночуем, – Шаманта подхватила чайник и переставила на стол. – Нам хоромы ни к чему.

– Однако в усадьбе герцога Э мы жили куда вольготнее, – Волюшка доставала с полки чашки. – И к чему все во дворец рвутся? Работы больше, условия хуже.

– А почему вы не остались у герцога Э? – спросила я, желая поддержать разговор. Странная фамилия, конечно, удивила, но я сделала поправку на чужой мир и чужие нравы.

– Уехал он. Теперь на Земле обретается, – Шаманта насыпала в чайник какой–то травы.

Я напряглась. На Земле? Значит, не врали, на самом деле есть возможность вернуться?

– Нас тоже звал остаться, но нам Рогуверд милее, – глаза Волюшки блеснули слезами.

– Угу. Здесь покоятся кости наших родных, – Шаманта повертела ложкой в чайнике. Травинки понеслись по кругу, распространяя по комнате приятный аромат.

– Нет, ты не думай, в деньгах мы не нуждаемся, – Волюшка застенчиво улыбнулась. На ее щеках появились милые ямочки. – Наш прежний хозяин был щедр, могли бы уйти на покой…

– Рано нам еще на покой, – оборвала подругу Шаманта. – Мы живы, пока работаем. Как только уйдем на покой, захиреем.

Я понимала. Моя бабушка тоже не соглашается уйти на пенсию. Вроде и сын при деньгах и мог бы содержать, а нет, сопротивляется. «Я жива, пока кому–то нужна». Папины неустанные заверения, что ба нужна нам, ни к чему не привели: она так и таскается в свою бухгалтерию, причем даже не на такси, а на автобусе. «Тут всего–то пять остановок».

Маму ее упрямство невероятно злит, она чувствует упрек в свою сторону, хотя, по моему мнению, никакого умысла уесть сноху в словах бабушки нет. Каждый живет по собственному разумению. Мама, закончив институт, ни дня не работала. И никогда не рвалась. Зачем? Сначала поднимала меня и сестру, потом всю себя посвятила отцу. А ба молодец, да. Компьютер получше меня знает.

Я вздохнула. Только представила, что сейчас творится дома. Аж сердце защемило.

– Мы слышали тебя Паулиной зовут? – Волюшка протянула чашку с горячим напитком.

Я кивнула. Привыкла уже к исковерканному имени. Да и зачем настаивать, поправлять. Две недели, и я буду дома. Главное, не попасть в неприятности и не сгинуть. Поэтому, пусть зовут Паулиной и обращаются на «ты». Кухарки мне в матери годятся, им можно.

– Откуда ты такая? – Шаманта выдвинула из–под стола табурет и села на него. Волюшка прошла к кровати.