– Думал, что вы ушли, – сказал Гуров.

– Ушел, чтобы сына до дома проводить, а потом вернулся. Думаю, это вам пригодится, – сказал Веснин, протягивая камеру Гурову. – Все равно ведь заберете. Только здесь таймер неправильно выставлен, имейте в виду. Да и снимаю я паршиво. Поймите, я не профи. Не готовился. Схватил камеру и побежал. Вот если бы фотографировать, то тут у меня с техникой все в порядке. А видеосъемка – не мое.

– А что там с таймером? – Стас взял камеру и покрутил ее в руках.

– Да там иероглифы какие-то вместо цифр, – объяснил Веснин. – Мы эту камеру однажды в реке утопили, вот потом такая ерунда и началась.

– Сойдет, – решил Стас. – За неимением, как говорится, и рак станет щукой. А ты, случайно, запись еще не проверил?

– Когда? – удивился Гуров и посмотрел на Веснина. – Как вас зовут, не напомните?

– Николай, – протянул руку Веснин. – Действительно, мы же даже не познакомились.

– Ничего страшного. Я Гуров Лев Иванович. Оставьте свои контакты, пожалуйста.

– Тамаре Георгиевне все передал.

– Заместителю директора?

– Ну да.

– Понял вас.

– Активная женщина, – не сдержал улыбку Веснин.

Гуров был рад и иероглифам. О том, что об отпуске можно забыть, он старался не думать.

Краем глаза он заметил знакомое платье – Ольга Игоревна Арефьева брела по коридору и вот-вот должна была скрыться за поворотом. Веснин тоже ее заметил.

– Первая учительница младшего сына, – сказал он. – Это же она наткнулась на труп?

– Да, – ответил Гуров. – Она в жутком состоянии. Едва смогла связать пару слов. Таких свидетелей нужно допрашивать повторно. Ну ничего, придет в себя, тогда и поговорим.

– Я пойду, – заторопился Веснин. – Провожу ее. До свидания.

– Всего доброго.

– Извините за камеру, – смущенно улыбнулся Веснин. – Если бы я знал…

– Все нормально, Николай, – ответил Гуров. – Идите уже. Всего доброго.

Стас ушел в библиотеку. Гуров достал сигарету, помял в пальцах и с досадой убрал обратно в пачку. Долгое время, проведенное без сна, давало о себе знать. Было раннее утро, со стороны Садового кольца доносился шум машин. Но сделано тоже было немало: к этому моменту Гуров уже успел опросить всех, кто еще оставался в школе. Все, с кем удалось поговорить, были готовы предоставить фото и видео с личных мобильных телефонов, но, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, материалов такого плана оказалось меньше, чем хотелось бы, а при виде их качества хотелось плакать. В основном гости лепили групповые снимки на память, фоточки своих детишек и сняли несколько видосов, кривых и косых, на которых с трудом можно было что-то разобрать. Но главное, что интересовало Льва Ивановича, присутствовало – указание времени, когда был сделан снимок или снято видео. Таким образом, замаячила возможность восстановить хронологию событий. Гуров лично присутствовал на празднике и поэтому просмотр медиафайлов в чужих гаджетах взял на себя. Хотел освежить память и лично восстановить ход событий. И тут его ждало полное разочарование. Восстановить порядок действий было можно, но ни в один кадр не попала входная дверь, а ведь она играла важную роль. Тот, кто мог попасть в кадр, мог оказаться убийцей. Любой, кто открыл эту чертову дверь.

Тамара Георгиевна подошла к последнему окну и резким движением отдернула в сторону шторы. Одна из петель, не выдержав напора, оторвалась от карниза. Женщина даже не обратила на это внимание.

– Все. Вот теперь точно все, – сказала она.

Сейчас, при дневном свете, она выглядела лет на десять старше. Гуров оторвался от протокола, вышел из-за стола. Гости с испорченным настроением ушли, забрав с собой своих детей. Час назад отбыли эксперты. Стас болтал с полицейскими, обеспечивающими охрану во время проведения выпускного. Тело Шлицмана увезли в морг.

Директор и его заместитель были последними, кто оставался в здании. Тамара Георгиевна оказалась на удивление мужественным человеком. Именно она, а не Немирович, взяла на себя управление толпой, когда люди узнали о случившемся. Именно ей удалось организовать народ и заставить его остаться, чтобы пообщаться с полицией. Она попросила полицейских поговорить сначала с обескураженными мамашами из родительского комитета, от которых было слишком много шума и суеты, а потом уже с теми, кто более-менее держал себя в руках. Ее слово было законом. Как ей удавалось сохранить ясность ума, Гуров не понимал. Видимо, сказывалось советское прошлое. Некоторые родители категорически отказались общаться с полицией и отправились по домам – Тамара Георгиевна заставила всех перед уходом оставить номера телефонов и даже адреса. Когда же человеческий фактор отошел на второй план, она в одиночку навела порядок в актовом зале, благо никто не требовал идеальной чистоты. Ко всему прочему она успела привести в чувство Арефьеву, у которой после приезда полиции случилась истерика. Параллельно Тамара Георгиевна не теряла связи с директором школы, который зачем-то все время отирался возле библиотеки, тянул шею, задавал вопросы, не смея зайти внутрь и мешаясь под ногами у полицейских. В конце концов ей удалось уговорить его вернуться в актовый зал, чтобы Гуров смог его допросить.

Теперь, когда все были отпущены по домам, а в школе оставались лишь несколько человек, полковник Лев Иванович Гуров осознал всю тщетность бытия. Он больше устал от самого праздника, чем от хаотичного передвижения людей, их вопросов и заполнения протоколов допросов. К последнему он привык больше.

Складывая бумаги в одну стопку, Гуров вспомнил, что Шлицман хотел с ним поговорить. Сказал, что хочет задать какие-то вопросы. Что-то по юридической части.

Не успел.

– Аспирационная асфиксия вследствие вдыхания содержимого желудка в результате получения закрытой черепно-мозговой травмы, – зачитал Орлов заключение судебно-медицинской экспертизы. – Это я коротко, по сути. Заключение предварительное, но обещали не затягивать с результатами.

– Дроздову надо бутылку хорошего коньяка подогнать, – сказал Крячко. – За скорость и преданность делу.

– Давай, давай, спаивай экспертизу, – сыронизировал Орлов и отложил документ в сторону. – Ну что? Какие мысли? Давай, Гуров, выкладывай.