Как бы сильно советники царя ни разделяли чувства народа в отношении завещания, они, как и Прасутаг, пришли к выводу, что необходимо соглашение с Римом, если племя расчитывало иметь хоть какой-то контроль над своей судьбой. Важнейшим вопросом был договор, заключенный после вторжения около семнадцати лет назад. В обмен на принятие римской защиты и признание его правления племенем царь согласился, что Рим будет иметь право утвердить его преемника. В то время его уверяли, что это простая формальность, но потом он и его советники узнали, что статус «царя-клиента», как его называли римляне, был не более чем предвестником аннексии царства, после которой Рим будет править непосредственно.

Царь и его совет надеялись, что назначение Нерона своим сонаследником удовлетворит аппетиты Рима и в то же время будет воспринято как знак лояльности иценов Империи. Некоторые предупреждали, что это была ложная надежда, и указывали на пример других племен, которые пожалели о сотрудничестве с Римом. Дело усугублялось уведомлением, которое Прасутаг получил от наместника в Лондиниуме о том, что серебро, подаренное царю во время заключения соглашения, на самом деле было не подарком, а ссудой. Рим намеревался с лихвой вернуть свои деньги с большими процентами, как только Прасутаг ушел бы из жизни. Большая часть монет уже была использована для покупки зерна, чтобы накормить людей после того, как в последние два года всех постиг неурожай, и почти ничего не осталось для выплаты римским ростовщикам.

Знание всего этого тяжким бременем давило на умы собравшихся вокруг носилок в царском зале, на которых лежало тело правителя. Последние десять дней он был слишком слаб, чтобы подняться с постели, а его жена и царица Боудикка5 почти не отходила от него и ухаживала за ним, как могла. Это было жалкое зрелище. В расцвете сил Прасутаг был самым высоким и крепким воином, какого еще не было в племени иценов. Его распущенные волосы цвета соломы обрамляли широкое добродушное лицо, а ясные голубые глаза мерцали, усиливая ощущение того, что перед вами человек, который наслаждается жизнью и легко передает свои чувства тем, кому посчастливилось разделить с ним компанию. Его любило большинство его народа, а те, кто, возможно, не любил его, все же относились к нему с уважением. Болезнь с прошлого года съела его настолько, что теперь он был едва узнаваем даже для тех, кто знал его лучше всех. Кожа покрылась пятнами и обвисла на костях, его черты лица с запавшими глазами часто искажались в агонии от боли, терзающей его слабое тело.

Боудикка исчерпала все попытки вылечить его, а друиды племени оказались бессильны. Отбросив свое отвращение, она даже заплатила римскому медику из Лондиниума, чтобы он приехал в столицу иценов. Он также потерпел неудачу. В конце концов, все, что она могла сделать, это попытаться утешить своего умирающего мужа и сделать подношения богам, чтобы убедиться, что он будет принят в загробной жизни.

Она просидела всю ночь, слушая, как его поверхностное дыхание становится все более затрудненным, пока оно не превратилось в слабый свистящий хрип. Наконец и он остановился. Она подождала мгновение, прежде чем прижаться ухом к его скелетоподобной груди, но сердцебиения не было. Со вздохом она подняла голову и нежно поцеловала его безвольную руку, прежде чем положить ее ему на грудь и повернуться лицом к своим дочерям, остальным членам семьи, придворным и членам царского совета.

Приподнявшись, она объявила: - Царь Прасутаг мертв.

Никто не двигался и не говорил. Тогда ее младшая дочь Мерида закрыла глаза, прикрыв лицо руками, и зарыдала. Старшая, на два года старше сестры, унаследовала сильные черты отца и в шестнадцать лет уже была обручена с придворным с владениями у побережья. Она подошла к матери и обняла ее.

– О, моя милая Бардея, - прошептала ей на ухо мать.
– Что теперь с нами будет? Что станет с иценами?

– Ицены выстоят, мама. Всегда так было.

Боудикка усилила объятия, тронутая простым выражением убежденности дочери.

– Да, конечно. «Если бы она только поняла», - подумала она.
– «Наше племя стоит на самом краю забвения. А нашу судьбу больше не решать только нам. Наше будущее будет решаться далеко в Риме. Царство иценов продолжит существование или падет по прихоти мальчика-императора Нерона».

Она отпустила дочь и подержала ее на расстоянии вытянутой руки, с одобрением глядя на твердо сжатые челюсти и твердую решимость не поддаваться горю. Слезы придут позже, наедине, как и ее собственные. Но сначала нужно было разобраться с другими делами. Она указала на Мериду и тихо сказала.
– Позаботься о своей сестре. Она всегда была любимицей отца, как и ты моей. Отведи ее в свою хижину и успокой.

–  Да, мама.

– Я буду рядом, как только разберусь с царским советом.
– Они обменялись краткими взглядами, и Бардея кивнула.

Они обсудили этот момент и то, что должно было последовать, несколькими днями ранее, когда царь лежал на смертном одре.

Боудикка смотрела, как ее дочери покидают зал, ее сердце сжималось от беспокойства о том, что может принести им будущее. Ни в чем больше не было уверенности. Все традиции племени, восходящие к бесчисленным поколениям, могут быть сметены в грядущие дни, если Рим будет действовать с бессердечным пренебрежением к народу иценов. Что станет с Бардеей и Меридой в мире, где больше нет места для наследников и наследниц иценского трона? Кто защитит их, когда царский двор исчезнет?

Когда они исчезли в полумраке входа в зал, Боудикка кивнула командиру телохранителей царя, и тот тихо приказал двум дежурным воинам закрыть двери. Мягкий стук засовных бревен заставил некоторых обернуться через плечо, прежде чем сосредоточить внимание на своей царице. Она была крепко сложена, с широкими бедрами и плечами, а ее рост придавал ей физическое присутствие, которое соответствовало ее властному характеру. Хоть она была и немолода, с уже четко обозначившимися морщинками, взгляд у нее был по-прежнему остер и проницателен. Длинные рыжие волосы, стянутые сзади простой кожаной лентой, выделяли ее среди других придворных женщин.