Шрифт:
Вот этих представителей болезненной и упадочной интеллигенции конца века и называли декадентами, от французского слова dесаdenсe, что значит: вырождение, упадок, разложение.
Воспевая наджизненное искусство, красоту, противостоящую унылой и скудной жизни, декаденты провозглашали целью жизни наслаждение; они провозглашали собственную личность центром мира, выступали с программой крайнего индивидуализма и субъективизма. (Вспомним цитированное замечание Брюсова о том, что развитие человечества — это «освобождение субъективизма») Опору для своих индивидуалистических взглядов они нашли у философа Ницше, в его учении о сверхчеловеке.
В предисловии к первому выпуску «Русских символистов» издатель сборника В.А. Маслов (это был псевдоним, под которым скрывался тот же Брюсов) писал о том, что символизм стремится поэтически выразить «тонкие, едва уловимые настроения».
Тот стиль искусства, при котором все внимание поэта сосредоточивается на передаче «тонких, едва уловимых настроений», мы теперь называем не символизмом, а импрессионизмом. Самое название импрессионизм происходит от французского слова; impressiоn по-французски значит впечатление.
Импрессионизм — это особое художественное мировоззрение, при котором художник ставит своей задачей изображать не объективную действительность, не реальный мир, как он есть, а субъективное переживание мира, настроение и впечатление воспринимающего субъекта.
Когда у Брюсова спрашивали, почему он в своих стихах говорит, что
Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне,он объяснял, что ему не важно, что в действительности двух месяцев не бывает, что он хотел внушить читателю определенное настроение.
Возник импрессионизм впервые во Франции. Во Франции он также явился преддверием символизма. Ранние стихи Брюсова написаны под большим влиянием новой французской поэзии, главным образом французского поэта Верлена, и могут быть охарактеризованы именно как импрессионистская лирика.
После ухода из гимназии Креймана Брюсов поступил в гимназию Льва Поливанова. Поливанов был последовательным идеалистом и одним из крупных представителей в русской педагогике классической системы образования. Он умел привить своим ученикам любовь древним — греческому и римскому — искусствам. И обратить их к изучению философского идеализма. Гимназия Поливанова оказала на развитие Брюсова огромное влияние. Однако, Брюсов вскоре перерос своего учителя. Он не удовлетворился отсталым и наивным идеализмом Поливанова и еще в гимназии же начал искать ответа на интересующие его вопросы у классиков философии и y новых писателей.
Так он начал знакомиться с поэзией русских декадентов, со стихами Мережковского, Минского и др., и, наконец, с французскими поэтами — символистами и импрессионистами. Разительная работоспособность Брюсова принесла ему неоцененную пользу. Вскоре он стал заметно выделяться даже между наиболее талантливыми своими одноклассниками огромною и разностороннею образованностью и энциклопедическими познаниям в области философии, литературы, истории. По окончании гимназии он сознательно вступил на дорогу литературного новаторства. В марте 1893 г. он пишет в своем «Дневнике»:
«Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало! Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее принадлежит ему, особенно, когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду я!»
И через две недели: «Что, если бы я вздумал на гомеровском языке писать трактат по спектральному анализу? У меня не хватило бы слов и выражений. То же, если я вздумаю на языке Пушкина выразить отношения Fin du si'eсlе (конца века). Нет, нужен символизм!»
Ранние книги Брюсова — и «Шедевры», и «Ме eum esse», и «Tertiа vigiliа» — могут быть прежде всего охарактеризованы как декадентская поэзия. Здесь мы находим ту же тематику любви и смерти, которая характерна и для поэзии декадентства:
Я бы умер с тайной радостью В час, когда взойдет луна. Овевает странной сладостью Тень таинственного сна.Здесь мы находим то же воспевание меланхолической романтической любви, полное мистических намеков и недосказанностей:
По аллее прошла ты и скрылась. Я дождался желанной зари, И туманная грусть озарилась Серебристою рифмой Марии.Находим тот же программный сверхчеловеческий индивидуализм:
И вот стою один, величьем упоен, Я — вождь земных царей и царь Ассаргадон. Или в стихотворении «Обязательства»: Я не знаю других обязательств, Кроме девственной веры в себя. Этой истине нет доказательств…