– Ты хоть что-нибудь успела написать?

– Нет, – солгала она.

Гарольд недовольно буркнул, и Фрэнки, не раз слыхавшая это бурчание прежде, поняла, что наступление закончилось, по крайней мере, пока – надолго он белый флаг никогда не поднимал.

– Раз уж ты не пишешь, надеюсь, хотя бы заботишься о себе.

– Забочусь, – с улыбкой ответила Фрэнки. – Честное слово.

– А что Джек? – спросил он язвительным тоном, не заметить которого было невозможно. – У нее как дела?

– Ради меня лицемерить необязательно, – сказала Фрэнки, прекрасно знавшая, что эти двое терпеть друг друга не могут. Ей всегда думалось, что они попросту соревнуются за главное место в ее жизни; впрочем, когда Джек незамедлительно явилась на ее зов, притащив на хвосте Гарольда, казалось, что общая беда даже их способна принудить к перемирию. Судя по всему, перемирие было временным.

– Мне, знаешь ли, психоаналитик говорит, что надо быть добрее.

Фрэнки с трудом сдержала улыбку, представив себе Гарольда беспомощно распростертым на кушетке.

– Слушай, Гарольд, мне надо в магазин. – Это была почти правда. Она глянула в окно: погода стояла пасмурная, облака висели низко, но дождь вроде бы не собирался – и не соберется еще час-другой, если повезет. – Ты мне звони.

Они оба рассмеялись этим словам, прекрасно понимая, что звонить он будет – хочет того Фрэнки или нет. Едва она положила трубку, как телефон затрещал снова.

– Гарольд? – устало, но с улыбкой ответила она.

На другом конце повисла пауза.

– Алло? – раздался слегка приглушенный голос. – Фрэнсис?

– Да, – ответила она, пытаясь угадать, кто звонит.

– Ой, слава богу! Я уж боялась, что не туда попала. – В динамике что-то захрустело, и Фрэнки отодвинула от себя трубку. А когда снова приложила ее к уху, голос сообщил: – Это Гилли.

Она не сразу узнала имя, но тут в памяти всплыла девушка с рынка, неотвязная тревога после встречи с ней, и Фрэнки сама себе удивилась – как могла забыть?

– Я насчет кофе звоню.

– Кофе? – переспросила Фрэнки и в это же мгновение спохватилась: а ведь верно, я обещала, что найду время встретиться. Она мельком задумалась, не получится ли отвертеться, сослаться на дела, о которых вспомнила только сейчас. Но отчего-то решила, что девица непременно ее раскусит, и к тому же любые отговорки лишь отсрочат неизбежное.

– Да, я думала пойти во «Флориан», это на Сан-Марко. Знаете?

Фрэнки не знала, но честно сказать об этом не рискнула, не желая затягивать разговор. Потому, когда Гилли спросила, устроит ли ее «Флориан», кивнула, записала название кафе и как туда добраться – ни единого названия улицы, одни «налево», «направо» и туманные указания вроде «сверните у аптеки, ну этой, которая с большими витринами» – и обещалась быть там назавтра в одиннадцать утра.

– До завтра, – попрощалась Гилли, и раздались короткие гудки.

Только повесив трубку, Фрэнки задумалась, откуда та раздобыла номер телефона, о существовании которого ей самой стало известно лишь через несколько дней после их встречи.

Наутро Фрэнки проснулась поздно и вынуждена была отказаться от ежеутренней ванны, чтобы успеть в кафе вовремя. Удрученная этим обстоятельством и оттого еще менее, чем прежде, настроенная на встречу, она прибыла к «Флориану» в самом скверном расположении духа.

Дорога заняла в два раза больше времени, чем Фрэнки рассчитывала, – следуя указаниям Гилли, она несколько раз вполне буквально упиралась в стену. В конце концов пришлось, мучительно изъясняясь на чудовищном, колченогом итальянском, спросить у прохожего, и лишь после долгих минут судорожной пантомимы ей удалось отыскать нужную улицу. Она несколько смягчилась, когда, толкнув запотевшую стеклянную дверь и протиснувшись сквозь плотную, разогретую толпу, обнаружила, что, по крайней мере, явилась первой, а значит, есть время выбрать столик и пригладить растрепавшиеся волосы. Впрочем, едва обретенное благодушие таяло с каждой минутой. К четверти двенадцатого официант успел подойти к ней три раза и трижды же был отослан прочь, к обоюдному неудовольствию и досаде. Еще через четверть часа она сдалась и сделала заказ – капучино приготовили недостаточно крепким, а принесли чуть теплым. Подождав еще пятнадцать минут, она попросила счет, не желая тратить больше ни минуты своего времени на особу, которая, очевидно, не слыхала о хороших манерах.

Увидев сумму, Фрэнки побледнела. Еще никогда в жизни ей не доводилось платить столь возмутительную цену за самую обыкновенную чашку кофе. Она слышала, что в венецианских ресторанах порой требуют плату за столик, за возможность сидеть в зале и слушать их знаменитую живую музыку, хотя сегодня никаких музыкантов поблизости не наблюдалось. Но сама Фрэнки предпочитала неприметные места, в которых не водилось ни туристов, ни подстерегавших их ловушек, и потому столкнулась с этим впервые. Она мысленно обругала глупую девчонку за то, что выбрала такое претенциозное кафе, а себя – за то, что согласилась прийти. Надо было слушать интуицию, не пришлось бы попусту тратить утро и бросать на ветер деньги, которым нашлось бы применение получше. Если эта девица снова позвонит, разговор с ней будет короткий.

Погода вконец испортилась, похолодало, дождь усилился, и по пути домой Фрэнки злилась пуще прежнего. Перешагнув лужу, она в очередной раз поразилась такой бесцеремонности – что за нахальство, вытащить из дому чужого человека, вовсе не горевшего желанием приходить, а самой не явиться.

Кому расскажешь – не поверят.

Обходя собор, она вдруг почувствовала, как встают дыбом волосы на затылке. Фрэнки замерла, бросила взгляд через плечо. По площади Сан-Марко, как и всегда, бродили толпы народа. Она скользнула глазами по лицам – тем, что не скрывались под зонтами. Но никого не увидела или, вернее сказать, никого не узнала. Все в порядке, просто пальто промокло, шею тронуло холодом. Глупо быть такой мнительной, не школьница уже.