Последний как раз вышел из магазина и, держа в руках огромный букет красных и одну упругую белую розу на толстой ножке, направлялся к машине. Порывы вечерами ещё прохладного апрельского ветра трепали бело-синюю обёртку букета, пока отец открывал дверцу машины. Усевшись на водительское место, он тут же протянул сыну белую розу и грозно, почти угрожающе заявил:

– Подаришь её дочери Марины!

Макс взял шипованный цветок из рук отца.

– Не слышу ответа! Убирай букетище на заднее сиденье, – проговорил папа.

– Как скажешь, – буркнул Макс, отворачиваясь к окну и перехватывая сильно колющееся растение.

В этом был он весь. Постоянно хотел казаться на людях воплощением идеала, а с родным сыном обходился как с каким-то пажом. Но Максу было плевать, он не собирался никому ничего дарить, даже придумал план, как отделаться от дурацкого похода в гости, и лишь ждал момента, чтобы начать его воплощение.

В без пяти восемь их «БМВ» припарковался во дворе многоэтажного дома, и двое мужчин выбрались на успевший стать довольно морозным весенний воздух. Недовольно ёжась в лёгкой рубашке, Макс, борясь с желанием сломать чёртов цветок о коленку прямо сейчас, шёл за отцом, но у самой двери в подъезд вдруг воскликнул так натурально, как только мог:

– Пап, я телефон в машине забыл! Дай ключ, я сбегаю.

Мужчина остановился и недоверчиво посмотрел на сына, уже протягивавшего руку и ожидавшего получить пульт управления. Макс надеялся, что отец, привыкший быть пунктуальным до тошноты, не станет ждать, пока отпрыск сделает все дела, а просто отдаст ключ и начнёт подниматься без него. Макс же заведёт «БМВ» и свалит отсюда куда подальше. Нагоняя он не боялся: получать порцию тумаков, сдобренную криком, с самого детства привык. Но отец, словно прочитав его мысли, вместо того чтобы отдать ключ, пискнул пультом и, разворачиваясь на ходу, бросил:

– Забирай телефон и поднимайся, заблокирую машину из окна. Окна, благо, выходят во двор.

Последнюю фразу, как показалось Максиму, он произнёс с долей злорадства. Как только магнитная дверь подъезда скрыла проницательного родителя в темноте подъезда, Макс, гневно чертыхаясь, изо всей силы пнул урну, стоящую рядом с первой ступенькой. Та покатилась, расшвыривая содержимое во все стороны света. Делать нечего, придётся идти.

Уже поднимаясь на лифте, Макс ругал чёртову Марину Сергеевну и её чёртову дочь на чём свет стоит. Дочь женщины, разбившей его семью, он, само собой, ненавидел по умолчанию. Когда двери лифта распахнулись, в нос Максу ударил умопомрачительный запах еды. Источником, конечно же, была квартира с распахнутой настежь дверью, на пороге которой, озарившись своей коронной улыбкой, стоял его двуличный папаша.

– А вот и мой сын, – промурлыкал отец, обнимая его за плечи и незаметно для остальных заталкивая в квартиру.

– Симона, познакомься, Максимилиан.

«О боже… – Макс гневно закатил глаза. – Чёртов выпендрёжник! – пронеслось у него в голове».

Уже оказавшись на пороге квартиры и получив вполне понятный тычок в спину от отца, Макс не глядя сунул цветок, всё ещё находившийся у него, девушке, стоящей напротив, постаравшись как можно сильнее вдавить шипы в её руку.

От бушевавшего каких-то пять минут назад зверского аппетита Симоны не осталось и следа. Сидя напротив объекта своего вожделения и уткнувшись в тарелку, стараясь даже случайно не встретиться с ним взглядом, девушка не могла заставить себя пропихнуть в горло ни единого кусочка пищи. Когда Макс вручил ей цветок, она была в таком шоке, что даже не заметила: один из шипов проколол ей руку. Только сейчас, держа вилку, она обнаружила алые капли, выступившие на ладони. Неужели он это специально сделал? Его глаза, лишь мельком скользнувшие по ней, как ей показалось, выражали столько презрения и злобы… Но не это поразило Симону. Она была искренне удивлена тем, что в них не промелькнуло ни намёка на узнавание. Он смотрел на неё так, как смотрят на впервые встреченных людей. Нет, конечно, она понимала, что, несмотря на то что они уже третий год учатся вместе, парень едва ли помнит её имя, ведь они вращались в совершенно разных кругах. Но в лицо-то хотя бы он её узнать должен был! Видимо, степень его безразличия была куда больше, чем Симоне представлялось до этого дня.

Но, может, теперь всё изменится? Теперь-то он точно её заметит. Вот только нормально ли это будет с этической точки зрения? Ведь их родители вместе, и они практически являются сводными братом и сестрой. Несмотря на полное отсутствие кровного родства.

От всех этих мыслей голова Симоны гудела, словно наводнённая роем жужжащих пчёл. Её знобило от волнения, но она старалась держать себя в руках и искренне надеялась, что никто не заметит дрожи в коленях и кистях рук. Впрочем, Борису Антоновичу и маме, вероятно, было совсем не до этого – они, также сидя напротив, вели беседу «глаза в глаза», перескакивая с одной темы на другую, а Макс, насколько Симоне было видно периферическим зрением, уткнулся в экран смартфона. Его коротко стриженные чёрные волосы отливали синевой. Голубых, почти что аквамариновых глаз не было видно, но Симона и так знала их наизусть. Она не раз там тонула, слушая его ответы в аудитории, а сейчас, познакомившись с его отцом, понимала, от кого он их унаследовал.

Подаренные цветы стояли в середине стола в вазах и распространяли приятный аромат. Если бы кто-то мог разглядеть происходящее в окно десятого этажа, он увидел бы идеальную семью, собравшуюся за ужином. В реальности же напряжение вокруг царило такое, что ножом нужно было резать не стейк, а его. Симона, всё же набравшаяся смелости и решившая посмотреть на Макса, не отрывавшегося от телефона и не притронувшегося к еде, уже начала было поднимать голову, как вдруг звук автомобильного гудка острым лезвием рассёк комнату. Окно кухни выходило во двор, и форточка была приоткрыта, дабы выровнять комнатную температуру, подскочившую из-за работавших плиты и духовки, а потому звук слышался довольно отчётливо. От неожиданности Симона вздрогнула и задела рукой стакан с соком, который едва не опрокинулся на Бориса Антоновича.