Не думаю, что он прям реально готов лететь ко мне по первому зову. Наверное, на эмоциях это выдает. Счастлив, что скоро увидит этого самого «трудного ребенка». Никакая она не отработка на карму. Она его путеводная звезда. Обо всем ведь забыл. Это видно. Но я держу свои догадки при себе. И обещаю в случае неприятностей связаться с ним.

Попрощавшись с Шатохиным, иду в ванную. Пока танцевали, вспотела, даже волосы у висков и на затылке мокрые. Хочу освежиться. Притягиваю дверь и, обнаружив только сломанную щеколду вместо замка, ненадолго подвисаю.

«Ладно… Мне ведь только умыться», – думаю погодя.

Но на этом проблемы не заканчиваются. На раковине не оказывается смесителя.

Просто прекрасно!

Не переставая удивляться состоянию квартиры, в которую меня привез один из мажоров, тянусь в душевую, чтобы стащить с держателя лейку. Гибкого шланга хватает, чтобы сполоснуть лицо над раковиной. Машинально оглядываюсь в поисках полотенца. Но не успеваю даже воду выключить, как дверь распахивается, и в ванную входит Саша.

Едва сдерживаю крик, когда он резко дергает меня и разворачивает к себе.

Все происходит нереально быстро.

Судорожные тиски его рук, яростное давления всего остального тела, раскаленная магма в черных дисках глаз, неистовый жар кожи – это невообразимая, звенящая, сокрушающая сила. И я не придумываю ничего лучше, как погасить ее водой. Нащупав в раковине шланг, хватаю его и направляю Саше прямо в лицо.

Естественно, что мокрыми становимся мы оба. Волосы, лица, одежда… Ледяные струи летят в обе стороны, пока Георгиев не отбирает у меня шланг и не забрасывает его в душевую. Только после этого тянется к смесителю и перекрывает воду. У меня есть секунд пять, чтобы выбежать из ванной. Но я зачем-то остаюсь.

Не знаю… Наверное, хочу понять, что ему от меня нужно.

Трясусь, когда Саша, опалив взглядом, снова толкает меня к раковине. Но и он дрожит. И дело не в холоде. Нет, вовсе не в холоде. Георгиев сглатывает так, что кадык дергается. Стискивая губы, будто стон подавляет. Крайне шумно и часто дышит через нос – это сейчас громче любых слов. Оглушает, обжигает и приводит в безумное волнение.

Хочу вырваться. Не пускает. Сжимает так, словно намеревается своим телом поглотить мое. Целиком. Обнять и держать, пока не пропалим друг другу кожу.

Я задыхаюсь… Нет, буквально тону в его запахе. Таком насыщенном, таком остром и таком будоражащем. Это и парфюм, и его личный исключительно мужской аромат. Вкупе с физическим контактом он сводит меня с ума.

Бешеная стимуляция нервной и гормональной систем. Я на краю.

На контрасте с тем давлением, которое оказывает все тело Саши, прикосновение его лба к моей переносице практически ласковое. Он замирает тогда, когда между нашими глазами устанавливается самый близкий, самый прочный, самый сумасшедший контакт.

Между нами все еще стекает вода. Она смешивается и прогревается нашей кожей. Она становится дополнительным раздражающим фактором. Ядовитым, эротичным и одуряюще-волнующим.

– Скажи, что позволила ему поцеловать себя, и я никогда к тебе не прикоснусь, – хрипит Саша, заставляя меня покрываться мурашками и дрожать еще сильнее.

Я могла бы соврать… Я должна соврать! Но я не могу!

– С чего такая чистоплотность? – выдыхаю срывающимся голосом. – Ты был с моей подругой!

– Я ее не целовал!

«Это неважно!» – говорю я себе. И все равно отчего-то радуюсь.

Боже, что со мной не так?

– Прям девственник Вифлеема! Ты с ней спал! – выдаю, не скрывая боли. Если он по-другому не понимает, то лучше так. Лишь бы отстал уже. – Именно поэтому ты не можешь прикасаться ко мне, а не потому что меня, возможно, кто-то целовал! Ты сам-то никого, что ли, никогда не целовал?

– Возможно? – отшатывается. Смотрит так, словно я ему противна. Я! Ему! Как еще смеет?! Нет никаких сил терпеть это долбаное высокомерие! – Возможно, – это уже похоже на ответ на мой вопрос.

Но я слишком расстроена, чтобы на нем сфокусироваться.

– Когда я приехал, Тоха трахал какую-то телку. Ты об этом знала? Краснеешь? Еще способна? Неужели? Вижу, что в курсе всей этой херни, – выдает так быстро, что я едва успеваю понимать. Пока он кричит, я зачем-то смотрю на рассечение его брови, которое открылось и сочится кровью. Он не чувствует этого? Из-за того, что лицо все мокрое? А как же боль? Может, нужно наложить швы? – Тебе было пофиг, что он вышел оттуда и сразу же полез к тебе обжиматься! Ему ты позволила! Как это понимать? В чем, блядь, между нами разница?