— Вас бы самих высечь за подобные вещи. Без предупреждения и телеграммы… — пробурчал Пантелеймон Борисович, а потом оттолкнул ото лба приклад и протянул мне руку. — Давай, футболист, поднимай дедушку. Вот что за манера пошла — чуть что, сразу на холодную землю ронять? А если у меня радикулит?

— Да на тебе колхозное поле перепахать можно, Борисыч! А что без телеграммы, то прости нас, видимо где-то письмецо затерялось в пути.

Я помог мужчине подняться. Его ладонь была шершавой, пальцы крепкими. Точно не ручку крутил в кабинете.

— Борис Смирнов, — представился я. Всё как полагается восемнадцатилетнему парню — рано мне ещё отчество носить. — Извините, если слегка помял. Это в благодарность за ваши шутки.

— Пантелеймон Борисович Корнев. Как понял, что надуваем? — прищурился хозяин дома.

— Собака вас выдала. Такой пес не для охраны, он больше для нападения, а раз сразу не напал, то понятно, что не было такой команды. Вам нужно было меня на испуг взять, проверить, так сказать…

— Всё правильно мыслишь, — кивнул хозяин дома. — Лорд! Иди сюда, предатель! Ты чего нашего гостя не пожевал, как следует?

— Гаф! — густым басом ответил пес и ткнулся мне в ладонь кожаным носом.

— Эх ты, — укоризненно покачал головой Пантелеймон Борисович. — Даже пошутить по-стариковски не даешь. Ладно, гости дорогие, проходите в дом. Сейчас баню затоплю. Все разговоры потом, сперва, как в сказке, напою вас, накормлю и пошлю в баню…

Как же я люблю русскую баню...

Вот никогда не думал, что место, где пышет жаром так, что уши в трубочку заворачиваются, может быть самым лучшим местом на свете. Когда выбиваешь из себя дубовым веником не только внешнюю грязь, но и внутреннюю. Когда жар сменяется холодом ледяной воды из шайки. Или из раскаленной парной прыгнуть в снег и чувствовать, как ледяной снег обжигает кожу. Конечно, снег не может обжигать, но вот когда выпрыгиваешь и оставляешь след в холодной простыне… Ммм… ощущения, что прямо-таки жжет раскаленным пеплом.

И вскоре я там окажусь… Даже мурашки по коже пробежали от предвкушения…

Корнев показал нам на входную дверь:

— Там чайник горячий, плюшки на столе. Пока заморите червячка, а дальше я вас позову.

— Спасибо, хозяин. Сразу бы так, а то сходу в морду ружьем тычешь, — хмыкнул Зинчуков.

Мы уже успели сходить до машины и вытащили несколько походных сумок. Конечно, это не клетчатые «мечты оккупанта», но тоже объемные.

— Ну, так надо же было проверить мальчишку, — сказал Корнев. — А чем лучше всего проверять? Только боевой ситуацией.

— Проверил? — чуть задержался Зинчуков.

— Не до конца. Проверка пройдена не полностью. Ладно, валите, а то вы же с дороги…

Мы прошли в небольшие сенцы. Уютно, половички кругом. Сундук как из сказки возле дальней стенки. Возле деревянной скамьи кадушка литров на двадцать, крышка прижата солидным камнем. Явно капустка солится. Я даже сглотнул, когда представил вкус хрустящей и солоноватой капусты. Под потолком сушились небольшие рыбешки. Те самые, которые хорошо заходят под пиво в дружной компании.

Всё-таки да — поесть бы не мешало.

Сенцы привели на кухню. Мы сразу же уперлись взглядами в бок беленой печки. Справа за легкими занавесками скрывалась большая горница с рядом узких окон. Её освещала необычная люстра — словно раскидистую ветку выдолбили изнутри и пустили по ней провода, заставив две лампы висеть как груши на суку. Свет расплескался по узкой солдатской койке, по шторам на окнах, по темно-коричневому серванту, по черной тумбочке с мерцающим телевизором, по двум могучим креслам.

Слева находилась кухня, она же, по всей видимости, являлась и гостиной. Тоже не маленькая, скажу я вам. Центральное место занимал деревянный стол, такой же крепкий и могучий на вид, как и хозяин. Такой век простоит и не шелохнется, если не подточит семейство древоточцев.

К столу приткнулись шесть табуретов. Видно, что сиденья недавно покрашены суриком — они ещё поблескивали на свету. Я даже опасливо потрогал пальцем сиденье — не прилипает ли?

Тут была спартанская обстановка, кроме тяжелых табуреток, крепкого стола под синей клеенкой, ещё имелась электрическая плита на две конфорки и старенький кухонный комод. На широком печном шестке подбоченились горшки, сковороды. Словно худой охранник возле них красовался рогатый ухват.

На столе из-под полотенца высовывались румяными боками пироги. Горшочек с медом, банка малинового варенья и кринка молока добавляли красочности натюрморту.

— Ну что, раз хозяин дал добро, то давай угостимся, чем Пантелеймон Борисович послал, — предложил Зинчуков и приподнял расшитое узорами полотенце. — Ого! Да тут шаньги! Сто лет их не ел. Уже забыл, какими они бывают на вкус!

Я же тем временем взял две алюминиевые кружки с крючков на стене и после ухватился за чайник. Он был и в самом деле горяч — пришлось браться за ручку через лежащую неподалеку тряпку.