Это соотношение корабельных сыщиков не смутило, учинили они натуральное расследование. С обысками, с параллельными, друг у друга, дознаниями, с выработкой версий… Если бы до установленного срока не отыскали, подозреваю, дело бы и до следственных экспериментов дошло. Говорю «отыскали» понаслышке, потому что были сами они в этом убеждены. И заверяли меня, ничего особенного не ощутившего: да, несомненно, итог поиска успешен.

Но не это их заверение явилось главным доказательством. Убедил меня факт прекращения поисков.

Искомый талисман, точнее, подобным образом наречённое НЕЧТО, нашёлся в кучке шиприта. «ПП» отоварился им на одной космической планете—выработке. Мирок тот отдалённо напоминает Танжер—Бету времен её горнорудной юности, хотя перспектив превратиться в локальный «центр мира» у него никаких: неудачное расположение в пространстве, требующее немалого количества энергии для проколов. Да и средств в него на порядок меньше вложено было.

Талисман оказался драгоценным камнем с пошлейшим названьицем «Сияющий Во Тьме Свет». Комментировать вслух эпохальную находку я отказался, мысленно же заявил: «Вам не кажется, ребята, что камушки дорогущие – самая натуральная безвкусица? Нижайшего пошиба. Договорились за нос меня поводить, добазарились поиграть в „звёздных рыцарей и принцесс“ – пожалуйста. Только штампов постарайтесь избегать. Скучно. Сплошь компиляция и эпигонство».

Пытался я у них выведать, чтО ж такого особенного они чувствуют. Озадачил этим вопросцем Бабушку, коварно напомнив: «А на Киру Тиане ведь, населённом суровыми прагматичками и реалистами, в чудеса не верят! Тебе ли не знать?».

«О разных чудесах, Энджи, речь ведётся. Назовём их… достойными и недостойными. В достойные – на Киру Тиане верят. Так вот, Сияющий Во Тьме Свет, и всё с ним связанное – одно из чудес достойных. А насчёт наших субъективных ощущений – в двух словах не расскажешь, если вообще возможно адекватное их отображение с помощью столь несовершенного инструмента, как речь. Я могу тебе рассказать, но ты ничего не поймёшь, кроме чистой физиологии, наподобие периодически возникающих тошноты и головокружения, покалываний, жжений и зудов. В данном случае уместна параллель с религиозными чувствами. Я имею в виду, что существу неверующему понять верующего практически невозможно. Апеллируют они к разным инстанциям: неверующий – к разуму, верующий – к чувству…»

Конец цитаты.

(Риал Ибду Гррат, «Изречения и рассуждения: изустный вариант»)

…Вымотал я себя за время этого хаотичного полёта, извёл совсем. Повинно в том, как мне кажется, пренебрежение команды «ПП» к мирам, первооткрывателями которых они являлись.

Выберут, посоветовавшись с внутренними голосами, очередную планетку, из неисследованных, нехоженных (а здесь, за пределами, само собой, они все такие!), и совершают марш—бросок на энное количество парсеков. Проколовшись сквозь изнанку пространства, выныривают возле планетки, сверяются с внутренними ощущениями и хором заявляют: нет, не здесь, вновь ошибочка вышла.

К скольким мирам, новым и уже только поэтому прекрасным, в этом жутком рейсе выказали своё пренебрежение постоянные члены Экипажа «ПП»!

Единственными знаками внимания, по их мнению допустимыми, являлось определение и занесение в память Сети координат. Фиксация местоположения новообнаруженных планет, обладающих относительно сносными природными и климатическими условиями. Вероятно—пригодными как для человеков, так и для существ иных известных в Освоенных Пределах рас. Эти координаты можно потом с выгодой продать Армиям Освоения Космоса.

С моей же, ОСОБОЙ точки зрения, первый же «запредельный» мир оказался интересней некуда: поверхностное сканирование планеты показало, что «внизу» буйствует жизнь. Торжествует, глядючи с презрением на все возможные законы энтропии, и в первую очередь на главный из них – закон смерти.

Раскинувшийся под «Пожирателем» безбрежный водный океан покрывала дырявым бархатистым ковром сочно—зелёная растительность. Над водой парИли своеобразные «летающие города» – по—видимому, колонии каких—то туземных микрооорганизмов, выделяющих водород, застывающий в виде тонкостенных, прочных пузырьков. Количество пузырьков росло, и воспарял в атмосферу «летающий город» – насыщенно—синий бесформенный огромный комок размером с небольшой космолёт. На немногочисленных островках суши зелёная растительность океана уступала место чёрно—бордовой траве и белёсо—зелёным кустарникам. На островах обнаружились следы «хозяйственной» деятельности, хотя самих аборигенов, наверное, из—за небрежности и случайности обследования, обнаружить так и не удалось.

После того, как водны мир, к превеликому моему сожалению, была оставлен «за кормой», мне взбрела в голову занимательная идея – давать планетам, походя открытым в этом отчаянном «рейсе в никуда», имена собственные. Причём отображать в них свои привязанности и пристрастия.

На удивление быстро мне удалось выторговать у крутых профи (пропитываюсь их излюбленными словечками?) процесса торговли эксклюзивное право. Я добился привилегии вносить эти названия в файлы корабельной Сети, с расчётом, что информация о новых мирах – обязательно будет «сливаться» в информационное поле Сети ОП с моим маленьким дополнением. А существам, откупившим права на их освоение, уже не придётся ломать головы над выдумыванием имён для приобретённых планет. Если же кому—то моё название не понравится – его проблема. Буквосочетания уже внесены в архивы Сети, и менять их нельзя…

Планета—океан была названа мной в честь великого ксенолога, моего кумира, прославившегося исследованием области некогда запредельной, ныне известной как Рибистинские Окраины. Звали его Икар Цитоловский.

Затем в каталог добавились три составных имени, вторым словом которых была фамилия «Лазеровиц». Первыми: «Висла», «Яцек» и «Кифито». Так звали моих маму, отца и деда. Планеты принадлежали к системе одного солнца, нареченного мною «Лазеровиц Сияющий». Их положение в пространстве и траектория движения были некоей астрономической аномалией, требующей для истолкования гений нового Кеплера, Кеплера—безумца. Орбиты планет практически совпадали в размерах диаметров, но пролегали в разных плоскостях, расположенных градусах в сорока—пятидесяти относительно друг к другу. Как их до сих пор не разметала, не разорвала, не столкнула в одной точке пространства матушка—гравитация, неведомо, полагаю, даже лесным бесам. Так любят выражаться человеки пожилые на моей родине, страдающей застарелой ксенофобией, растворившейся в тумане за спиной… зелёный прах её стремлюсь я отряхнуть со своих подошв. Если получится.