Молодой голос.

Никита поморщился, изображая естественную реакцию недовольства напрасно потревоженного человека.

— Не спим! — торжествуя, заключил голос.

— Вы кто? — спросил Никита, размыкая глаза.

Над ним склонился один из давешних педиков. Только теперь на нем была не кожаная куртка с заклепками и молниями, а белый больничный халат, надетый поверх добротного костюма и белой крахмальной сорочки, подвязанной модным галстуком.

— А где второй пидорас? — спросил вдруг Никита.

— А второй, как вы изволили выразиться, “пидорас”, уважаемый мистер Захаржевский, его имя, кстати, Дервиш… мистер Дервиш… мистер Джон Дервиш… Оно вам ничего не говорит? — Первый внимательно посмотрел на Никиту. — Его зовут Джон Дервиш, и он сейчас занят кое-какими важными делами.

— А вас как зовут? — спросил Никита.

— Пардон, забыл представиться, меня зовут Роберт.

— Роберт, это первое или второе имя? — спросил Никита.

— Меня зовут просто Роберт, — настоятельно повторил педик.

Никита отвел скошенные на визитера глаза и уставился в потолок.

— Кто вы и зачем меня сюда привезли? — спросил он устало.

— Всему свое время, мистер Захаржевский, всему свой час, а пока — поднимайтесь, вас ждет горячая ванна, бритвенный прибор, легкий континентальный завтрак и процедурная медсестра…

— А медсестра зачем? — поинтересовался Никита.

— Вы больны, уважаемый мистер Захаржевский, у вас серьезные проблемы со здоровьем, и вам необходимы процедуры, которые назначил вам врач.

— Я не болен, и мне ничего не назначали, — возразил Никита.

— Не надо спорить, тем более, что вы не просто не правы, но ваша неправота усиливается отсутствием у вас какого-либо права возражать, здесь никого не интересует ваше мнение, что вы о себе думаете — больны вы или здоровы, здесь решаем мы — здоровы вы или больны…

— Я в сумасшедшем доме? — поинтересовался Никита.

— Хуже, — ответил первый. — Вы в доме Мак-Рэшли, вы у себя дома, мистер Захаржевский…

В детских сексуальных фантазиях Никиты образ “медсестры” отнюдь не фигурировал в ореоле таинственно волнующих и манящих женских воплощений, как у большинства его сверстников, а потому и не ассоциировался с понятием секса. К медицинским сестрам Никита был, мягко говоря, индифферентен.

Но даже если б Никита и носил на себе не смытый к сорока годам грех подростковых вожделений к школьной фельдшерице, то при виде местного медперсонала любым трепетным воспоминаниям тут же пришел бы конец.

В сестрице были все сто девяносто сантиметров роста, и на белоснежном крахмале форменного халата, в том месте, где у женщин бывает грудь, у нее был приколот бадж, удостоверявший, что она — “нерс” и что кличут ее Ингой.

— А вы случайно не служили под началом штандартенфюрера Менгеле? — поинтересовался Никита, уставившись на массивную в пол-лица челюсть и руки, крупные, как у фламандского дровосека.

— Нет, не служила, — ответила Инга, сдирая пластиковую обертку с разового шприца.

— Что будете колоть? — поинтересовался Никита.

— Что доктор прописал, шесть кубиков галоперидола, — деловито отвечала медсестрица, надламывая острую стеклянную горловинку большой ампулы и наполняя шприц.

— Куда? — спросил Никита.

— Ложитесь на живот и приспустите брюки, — ответила Инга…

— Если немного усилится слюноотделение, — сказала она, прибирая за собой обертки и стекляшки, оставшиеся после процедуры, — не пугайтесь, это скоро пройдет… И вообще, все скоро пройдет…

— All things will pass away, — повторил про себя Никита и вдруг почувствовал себя необычайно беззаботным.

— Как мироощущение? — спросил его вошедший в комнату Роберт-Роберт.

Инга все еще топталась в комнате, прибирая в чемоданчик последние следы галоперидоловой терапии.

— Жду повышенного слюноотделения, — ответил Никита, поджидая, покуда выйдет медсестра. — Откуда вы набираете медперсонал? Война с Гитлером уж пятьдесят три года как кончилась, а у вас откуда-то еще берутся такие экземпляры… В каком она звании? Унтершарфюрер?

Роберт-Роберт ухмыльнулся, похлопал Никиту по плечу и сказал, присаживаясь на краешек кровати: — Скоро вам станет совсем хорошо и никакие проблемы не будут вас мучить, а пока… а пока давайте поговорим о вашем блестящем будущем, и, покуда не пришел мистер Дервиш… Джон Дервиш — не забыли? пока он не подошел, я вам кое-что постараюсь объяснить.

Никите, и правда, стало очень покойно на душе. И никуда не хотелось ехать. Никуда не хотелось идти.

— Это очень хорошо, что вы стали интересоваться своей родословной, господин Захаржевский, — начал свой спич мистер Роберт-Роберт.