26 дней на Земле

Аннотация

Джо Холдеман 26 ДНЕЙ НА ЗЕМЛЕ Пер. с англ. И. Горачина 14 апреля 2147 года. Я решил начать дневник. К сожалению, сегодня не произошло ничего выдающегося. 15 апреля. Сегодня тоже ничего интересного. Только регистрация. 16 апреля. Какой смысл писать? Только зря расходовать бумагу. Кроме того, при отлете с Земли мой дневник отберут у меня и скорее всего используют вместо туалетной бумаги. Все же я решил продолжать записи. Сегодня тоже не произошло ничего экстраординарного. Я заполню эту страничку своими биографическими данными, которые, несомненно, будут иметь огромную ценность для будущих историков. Я, Джонатан By, рожден моими родителями Мартой и Джонатаном By-вторым 17 января 2131 года и выношен моей эрзац-матерью Салли 217-44-7624. Мои родители были достаточно важными персонами, чтобы им было позволено легально иметь двух детей, но мое поведение скоро убедило их в том, что хватит и одного. Когда я достаточно подрос для того, чтобы совершить путешествие - мне тогда было около четырех лет - они отправили меня в детскую школу-интер нат Клавиус на Луне. По их мнению четверть миллиона миль были именно тем расстоянием, чтобы я не мешал им, а они могли наблюдать за моим воспитанием. Интернат Клавиус, о котором я уже здесь упомянул, был известен как учебное заведение, в котором совершенно изолированно и под постоянным наблюдением обучались малыши и ученики постарше. Студентов переводили в другое место. На Луне не было университетов, только технические школы. Нужно принять во внимание также и свойство граждан Луны, которые были м у т а н т ам и. Их обучали технике, чтобы сделать из них великолепных механиков. Я предполагаю, что мой отец так охотно послал меня на Планету, чтобы я стал ни чем иным, как джентльменом. Теперь, неделю назад, я прилетел на Землю. 17 апреля. Сегодня начались занятия. В этом семестре я, вероятно, буду заниматься параллельно на курсах алгоритмического анализа и "системами логики". Я снова должен был встретиться с булеанской алгеброй, отчего я свернулся в шар и проглотил язык. Кроме того, в курс моего обучения были включены классический греческий и латынь. Одновременно я читал подготовительные тексты для следующего семестра: американских и английских поэтов двадцатого столетия и бульварную литературу того времени как показатель культурного индекса. Все это было связано с применением расчетов вероятности и "Искусственного разума-1". Поэзия занимательна, но бульварная литература утомительна и скучна. Конечно, нужно иметь в виду, что никто из этих авторов при вынашивании в чреве матери не подвергался полезным генетическим изменениям, и даже лучшие люди того времени обладали средним интеллектом, затуманенным слабоумием и плохой наследственностью. Однако земная гравитация утомляет меня. 18 апреля. Я разговаривал с моим доцентом, преподавателем греческого и латыни, доктором Фридманом. Он пожаловался мне на стерильность предстоящих лекций по литературе. Он, познакомил меня с работами ирландского писателя по имени Джойс и дал мне на время одно из изданий книги "Пробуждение Франкенштейна". Мне понадобилось десять часов, чтобы прочитать первые тридцать страниц, причем я читал и в обед, и за ужином. Захватывающе. Равноценно лучшему из Трумена. Почему у нас в интернате не читали Джойса? Мне велели каждый день совершать двухчасовую прогулку, чтобы привыкнуть к земной силе тяжести. Я пишу эти строки, положив дневник на пюпитр. Кроме того, я ежедневно должен съедать горсть отвратительных таблеток кальция и ходить на костылях, пока не окрепнут мои кости. Если бы я провел на Луне еще лет пять, я, вероятно, был бы уже не в, состоянии вернуться на Землю. Это обстоятельство теперь не особенно беспокоит меня. Костыли выглядели ужасно и смешно при земных одеждах, но я знал, что мне делают скидку, как неземлянину. Мой отец сегодня утром вызвал меня, и мы несколько минут поговорили о моих занятиях. 19 апреля. Сегодня я впервые отважился выйти из нашего университетского комплекса. Было очень неприятно находиться на открытом пространстве без скафандра. Конечно, я носил дыхательный фильтр даже внутри некоторых зданий, которые не были достаточно герметичными, что несколько ослабляло агорафобию. Как же в следующем году я буду проходить курс геофизики? Студентам устраивают экскурсии в заповедники, где они подолгу работают под открытым небом, доступные всем силам природы. Я знал, что все мои страхи совершенно иррациональны: люди на протяжении миллионов лет дышали естественной атмосферой и жили на открытом пространстве, на свободе, ничуть не заботясь о том, что их должно что-то прикрывать. Может быть, мне удастся убедить людей, что этот страх на Луне небезоснователен, что он является частью системы, обеспечивающей выживание. Может быть, они дадут мне отпуск, может быть, они избавят меня от этого курса или позволят носить скафандр. Во время прогулки вне университетского комплекса я попал в одну из таверн, которую, вероятно, посещали местные студенты. Я выпил какого-то обыкновенного вина, и мне предложили что-то вроде гашиша, который значительно отличался от лунного продукта - он был для меня слаб. Мне пришлось показать хозяину паспорт, чтобы доказать, что мне уже исполнилось шестнадцать лет. Я долго беседовал с одним мутантом-землянином о необходимости межпланетного тарифного соглашения. Он так мало знал о других мирах. С другой стороны, я также очень мало знал о Земле по сравнению с теми, кто здесь родился. У меня еще хватило сил без посторонней помощи вернуться в жилище, где я проводил половину своего учебного времени. Чтобы закончить последнюю книгу "Теоргикса" я вынужден был принять возбуждающее средство. Эта книга, большая часть которой повествовала о земледелии, вызвала у меня неприятное ощущение. Я решил больше никогда не курить на Земле гашиша, пока ко мне не вернутся мои обычные силы. 20 апреля. Система и порядок алгоритмического анализа понравились мне. Я намеревался стать доктором философии, но теперь я больше времени уделяю математике. Для моего отца это станет ударом. Но я считаю, что джентльмен может быть математиком. С завтрашнего дня я решил начать исследовательскую работу по математике. Мне очень трудно найти друзей. Нравы здесь довольно странные. Но я же воспитывался с учетом их, и меня готовили к жизни здесь. Может быть, я слишком критически отношусь к земному обществу? Болезненное открытие: этим утром я в^epвыe почувствовал себя достаточно сильным, чтобы заниматься сексом. По-моему, это идеальное средство завязать более тесные отношения с землянами. Я сделал на этот счет тактичное замечание одной из моих коллег-студенток. Она отреагировала на это очень болезненно и казалась сильно оскорбленной. Она прочитала мне лекцию о культуре поведения. Суть ее заключалась в том, что в ситуации, если кто-то с кем-то хочет познакомиться, он, подойдя к избранному партнеру, делает ряд сложных жестов, словно спаривающаяся птица, которая важничает и воркует. Я ответил ей, что будет больше смысла, если ритуал такой связи будет устроен по требованию двух людей в предвидении их будущей сексуальной доверительности, но сейчас это, очевидно, не тот случай. После этого она с пугающей поспешностью отпрянула от меня. Мой отец предупреждал меня о такой моральной странностино мне не дано было понять, что это сохранилось не только в среде низших классов общества, но и среди всех оставшихся Хомо Сапиенс. Здесь, наверное, существовала возможность снижать неконтролируемое количество рождений при помощи устранения случайных сексуальных контактов. Однако Хомо Мутантис - к такому виду я причислил и свою сокурсницу - нельзя было навязать такой ограниченный образ поведения. По обманчивой убедительности аргументов, которые она представила, мне показалось, что в действительности она не относится к этому классу. Как же тогда она попала в университет? 21 апреля. Компьютер проанализировал профиль моей психики и сообщил мне, что у меня есть средней величины потенциальные данные в области математики, но мой темперамент больше подходит для занятий литературой. Он порекомендовал мне продолжить параллельное обучение, пока это возможно, а потом всю свою энергию сконцентрировать на том или ином поле деятельности, едва только выяснится, что же меня больше притягивает. Это самый приемлемый для меня путь, учитывая мою нерешительность. Я, наконец, нашел себе друга, не землянина, а марсианина, который тоже оказался на Земле для "последней шлифовки". Его зовут Четем Говард. Он, казалось, был приятно удивлен, когда увидел, что для меня имя Говард было символом ранней марсианской истории и представляло социальный статус сегодняшнего Марса. Он изучал социологию и был здесь уже на год дольше, чем я. 22 апреля. Четем взял меня на вечеринку и представил там нескольким милым землянам. При обдумывании полученных там впечатлений я несколько изменил свою точку зрения. Не все земляне оказались несносными мещанами. Там я встретил интересную девушку по имени Памела Андерсон. Мне она так понравилась, что я начал ритуал ухаживания, оказывая ей знаки внимания к делая ей комплименты. Конечно, у нее тоже было несколько достойных внимания мыслей, но она не всегда была достаточно разумной. Я условился с ней поужинать завтра. 23 апреля. На обед нас с Памелой сопровождали Четем и его подруга. Мы пошли в ресторан Луиджи. Там была старая кухня, специализирующаяся, если так можно выразиться, на "североамериканской" рецептуре кушаний. Эти блюда были пикантны более, чем я к этому привык. Памела посоветовала мне взять приятное, слабо пряное блюдо, называемое "спагетти под грибным соусом". Оно было действительно вкусно и напомнило мне одно из домашних грибных блюд. После обеда мы посетили общественный кинотеатр и посмотрели фильм, в котором было показано множество венчающихся пар. За последние несколько лет я видел множество подобных фильмов -во время изучения курса ментальной гигиены, но в таком причудливом окружении я нашел эти сцены страшно возбуждающими. После фильма мы выпили вместе, и это еще более возбудило нас обоих. Мы веселились. Однако у меня сложилось впечатление, что Памела не интересуется мной с сексуальной точки зрения. Это было жестокое разочарование, особенно после того, как подруга Четема предложила ему провести с ней ночь. Памела была нежна, но подобного предложения она не сделала. Я понял, что не подхожу ей в качестве сексуального партнера. Я на полметра ниже ее. Мое лунное телосложение с ножными протезами и с быстро наступающей усталостью более чем хило. Кроме того, я на несколько лет младше ее, что на Земле, по-видимому, играет большую роль. Как обнаружилось во время нашей беседы, большинству обычаев, связывающих показанные в кино пары, уже несколько сотен лет. Эти обычаи - одна из самых серьезных традиций на Земле. Жители планеты во многих случаях просто зажаты в тисках обязательств, которые уже не раз приводили их на грань самоуничтожения. На других же планетах мы были более благоразумны и отбросили этот ненужный хлам, тем самым продвинувшись вперед. Иногда мне в голову приходит мысль, что отчаяние и сомнения охватывают землян еще при рождении. 24 апреля. Сегодня я написал статью об алгоритмических счетных машинах. Когда я ее писал, мои мысли все время обращались к Памеле. Я даже вынужден был в какой-то момент начать все снова. Идиотизм! Может быть, все эти медицинские вмешательства повлияли на мою психическую дисциплину. Сразу же после этого я проанализировал статью Вергильса и другие работы, которые приписывались ему. Но, очевидно, многие из них были созданы другим автором. 25 апреля. Мы встретились с Памелой без предварительной договоренности и вне семинара - обнадеживающий признак. Но, как оказалось, ее больше интересовали лунные обычаи. Это ей нужно было для проведения тестов по сравнительной социологии. Мы вошли в кафетерий и продолжили нашу беседу, в основном о том, как существенно она отличается от меня. Когда я покинул ее, я был в глубокой депрессии. Но все же мы условились с ней пойти на концерт, который должен состояться завтра. 26 апреля. На концерте исполняли пьесу под названием "Стеклянная гармония". Мелодия была интересна, но ритм прост, гармония произведения прослеживалась четко, тематическим обоснованием было движение. На концерте я узнал об одном поразившем меня факте. Памела не мутантка. Вместе с другой парой мы посетили бар наркотиков, чтобы побеседовать там о разнице между Хомо Сапиенс и Хомо Мутантис. Памела обвинила меня в фальсификации информации и в покровительстве, которые уводили меня от обязанностей Хомо Сапиенс. Она защищала его и хвалила, хотя он должен был вымереть уже на протяжении следующего поколения. Она говорила, что у нее никогда не проводилось манипуляций с генами, и у ее детей, и у детей ее детей тоже никогда не будет ничего подобного. Одновременно она сообщила мне нечто, чего мне-никогда не рассказывали на Луне. Ее аргументация стала мне хорошо понятна. По ее мнению, нет никаких гарантий того, что генетические манипуляции будут успешными на протяжении длительного времени. Человечество же как вид Хомо Сапиенс существует уже многие тысячелетия, существует, несмотря на все свои промахи и эксперименты. Втайне я соглашался с ее мнением, что вид Хомо Сапиенс должен остаться. Но одного-двух миллионов будет достаточно для восстановления расы в том случае, если мы, мутанты, перекрасимся в розовых и взорвемся. Вероятно, гнев ее был больше политического, чем биологического характера. Она беспокоилась о том, что мы представим собой голый разум, который будет оспаривать право на существование у Хомо Сапиенс, как только мы окажемся в большинстве. Она считала, что эксперименты должны происходить на Луне. Я вынужден был терпеливо объяснять ей, почему-мы не допустим Хомо Сапиенс туда в качестве колонистов: не из-за предубеждения, а из простой логики. Я не убедил ее. Одним из объяснений, почему я догадался о том, что Памела не мутантка, было то, что все Сапиенсы на Луне были стары и непригодны для существенного исправления дефектов, приобретенных в молодости. Я бессознательно переносил свое отношение к этому меньшинству на Сапиенсов-землян. То обстоятельство, что она не мутантка, конечно, не делало ее менее привлекательной для меня. Мое восхищение ее интеллектуальными способностями, должно быть, было огромным даже теперь, когда я знал, в каком невыгодном генетическом положении она находилась. Мгновенно охватившее меня чувство, которое я испытывал к ней, не ослаблялось ее эмоциональной самоуверенностью. Или это был дар провидения? Все так запуталось. 27 апреля. Сегодня экзамен по алгоритмическому анализу. Не особенно трудно, но подготовка заняла много времени. 28 апреля. Мы с Памелой пошли в зоопарк. Утомительный, но чрезвычайно ценный день. Звери великолепны. Мне показалось, что я стал взрослым, или, по крайней мере, почти взрослым. В первый раз в своей жизни я увидел живых существ, не являющихся людьми, наиболее уникальных из всех, которых я когда-либо видел. Сделав длинную запись в дневнике, я сегодня ночью написал эссе о своих переживаниях. Ноги мои болят. Я рассказал Памеле анекдот о компьютере, который играл сам с собой в шахматы, и она рассмеялась. Кажется, это был первый случай, когда я видел ее смеющейся? 29 апреля. Памела прочла мое эссе и покинула меня со словами, которые я никогда бы не захотел услышать снова. Она заплакала. 30 апреля. Я задумался о сравнении между Хомо Сапиенс и животными, которых упомянул в своем эссе. Памела была настроена иронически, но я смог понять ее реакцию. Однако, такому аспекту невозможно найти точного определения. Вместо того, чтобы попытаться изложить свои затруднения в юмористической форме, понятной землянке, я уничтожил оригинал своего произведения, а копию отправил Памеле. Оглянувшись назад, я увидел, что знаком с ней меньше недели. 1 мая. Экзамен по латыни. 2 мая. Сегодня Щамела посетила меня вместе с одним парнем. Она не упомянула об эссе не единым словом. Я понял, что недостаточно знаю Памелу, чтобы решиться на объяснение. Она захватила с собой этого парня, Хилла Бомонта, вероятно, для того, чтобы вызвать во мне чувство ревности. Я понимаю феномен ревности, читал о нем, но до сих пор я ревности никогда не испытывал и верил, что у меня к ней иммунитет. Кроме того, Бомонт весьма глуп. 3 мая. Сегодня Бомонт пришел ко мне один и сказал, что он прочитал мое эссе и поздравляет меня с особой его содержательностью. Он действительно чудаковатый простачок, но в то мгновение я был дружески расположен к нему. Он хотел прийти еще раз и побеседовать со мной за рюмкой вина, однако я отказался, сославшись на недостаток времени. Это действительно так - завтра утром экзамен по греческому, а я давно уже запустил этот предмет. Очень много придется наверстывать. Я спросил его о Памеле, однако после их визита ко "мне вчера вечером он ее больше не видел. 4 мая. Греческий. Я провел все время в своей комнате, изучая его, но после экзамена я согласился пойти пообедать вместе с Четемом и Бомонтом. Произошло очено много важного, и хотя сейчас уже больше двух часов ночи, я описываю события, пока память о них в моем сознании еще свежа. Мы встретились у Луиджи за скромным ужином и рюмкой вина. Четем, как всегда, был интересным собеседником. Однако, вечер для меня был основательно испорчен, когда Бомонт с доверчивым пустословием заявил, что он тоже мутирует. Его на самом деле избрали председателем местного клуба, шенство в котором он забронировал и за "нами". Этой ночью должно было состояться собрание членов клуба. Бомонт пригласил меня пойти с ним и там выступить со своим эссе о животных; Копия моей рукописи была у него с собой. У Четема были свои собственные планы, но меня он уговаривал пойти туда, потому что такое общение, по его мнению, должно быть весьма содержательным. Я не нашел никакой возможности вежливого отступления, а также рассчитывал на то, что на том забавном вечере не все будут такими, как Бомонт. Мы оставили Четема допивать остатки вина - деятельность, на которую у него был особый талант - и прошли по улице несколько кварталов, пока не достигли места собрания. Некоторые из знакомых Бомонта имели странные представления о том, что называется мутацией. Это собрание было самым странным из всего, что я видел на Земле. Сначала встал один мужчина, чтобы преподнести слушателям свое лучшее сочинение, стихотворение на латыни, написанное восьмистопным ямбом. Он объяснил, как семантические аналоги можно подвергнуть нормальному редуцированному преобразованию, чтобы получить различные, лежащие в центре стихотворения строки - в этом не было особого смысла - и как ему, наконец, удалась цеза с исключением внутренней рифмы и окончания на "сум" вдоль главной диагонали. Детское упражнение, плохая поэзия и наивная математика, но каждый, казалось, соглашался с ним. Следующей была девица, представившая скульптуру, которую она; изготовила из обломков большого кубического пьезоэлектрического кристалла. Мелкие осколки она использовала для изготовления поверхности скульптуры. Это и было ее открытием в искусстве. То, что она достигла такого эффекта при помощи разбивания различных предметов об пол, ни в коей мере не уменьшало ценности ее скульптуры для публики. Так продолжалось полтора часа. Мой доклад был последним. Я уверен, что девять десятый" аплодисментов, которые мне предназначались, можно было объяснить именно этим обстоятельством. Наиболее беспокойная часть вечера состояла из дискуссии о Хомо Сапиенс и мероприятий по отношению к этому виду. Некоторые логические ходы были так запутаны, что мне, первому ученику в интернате, подобные рассуждения не делали чести. Я узнал одну удивительную вещь. Оказывается, доля Хомо Мутантис в общем числе населения составляет всего около одного процента. Почему это скрывали от нас в интернате Клавиус? В таком случае иррациональная сущность некоторых предложений, сделанных в этот вечер, могла быть просто "паранойей меньшинства". Одна из идей, вызвавших большое одобрение, была одновременно и остроумной, и глупой. Это было старание некоторых отдельных групп, занимающихся контролем населения, ввести всеобщее Правление Матерей Они требовали, чтобы все люди после наступления половой зрелости, сдавшие сперму или яйцеклетки На хранение в правительственный банк, стерилизовывались. Таким образом, количестве, семей может непосредственно управляться правительством. Как выяснилось, это неизбежно должно было привести к всеобщим манипуляциям с генофондом человечества. По их мнению, Хомо Мутантис, очевидно, будут более качественными, чем остатки человечества, и только вопросом времени будет для представителей Хомо Мутантис получение всех постов в правительстве. Таким образом, мир можно полностью защитить от бюрократического вмешательстве и, само собой, разработать программу всеобщих манипуляций с генофондом - на благо человечества. Кто-то выдвинул аргумент. Памелы о том, что только через несколько поколений мы можем убедиться в успехе или неудаче генетических маниггуляций. Но большинство придерживалось мнения, что "мы" будем в подавляющем большинстве, чем и докажем правильность своей программы. Я заметил, что слабое место этой программы заключается не во всеобщих манипуляциях с генофондом, а в хранении генетического материала, В этом и заключается основной вопрос. Для большего удобства можно соорудить хранилище вблизи правительственного центра, который, как и каждое большое поселение людей, черпает энергию из одних и тех же источников.. Это микроволны, которые излучаются на Землю с орбитальных солнечных энергостанций. Факт непрерывной работы этих станций еще ничего не говорит относительно иммунитета спермы и яйцеклеток к микроволнам, вырабатываемым этими станциями. На самом же деле нарушения весьма вероятны: проявляются дефекты. Они возникают в результате концентрированных доз солнечного излучения, которыми они поражаются все одновременно. Но нет энергии - нет охлаждения. Большая часть генетического материала растратится и погибнет, и человечество встанет перед генетической катастрофой. Хотя оно и произведет необходимое количество детей, но они еще должны будут достичь половой зрелости, чтобы снова возродить расу. Число детей, находящихся под строгим контролем, будет очень и очень малым. Нужно также рассчитывать на то, что не будет достаточного количества .инкубаторов, чтобы выводить следующее поколение человеческой популяции, необходимой для возрождения такой цивилизации, которую мы знаем. Прекращение подачи энергии не обязательно должно произойти в результате катастрофы на солнечных энергостанциях. Можно представить себе, что какая-то часть человечества будет несогласна с превращением всего человечества в Хомо Мутантис. Эта часть человечества, не обращая внимания на остальных, может саботировать банки спермы. К моим контраргументам вежливо прислушались, но, вероятно, очень многих я не убедил. Здесь, на Земле, электроэнергия была чем-то само собой разумеющимся. Здесь, конечно, бывают случайные перебои с подачей энергии, но они означают не более, чем остановку транспорта на несколько часов. На Луне же был только один-единственный перебой с подачей энергии. 5 мая. Сегодня я узнал, что Памела посещает курсы социометрики и нашел для себя возможность провести несколько часов у компьютера, преподающего социотехнику. Я сделал вид, что исследую алгоритм, который описывает механизм Тьюринга. Конечно, я знал, как он функционирует - я уже подробно изучил блок математики - и был достаточно знаком с его конструктивными недостатками. Через четыре часа я увидел ее. К счастью, она пришла только для того, чтобы обсудить свои впечатления. Было время обеда, поэтому я прошел с ней в столовую. Мы взяли по маленькому блюдечку с бутербродами и стали беседовать. Я рассказал, что произошло со мной в обществе Бомонта. Она рассмеялась. Это сначала рассердило меня, вероятно, только, потому, что она была Сапиенсом. Но она меня заразила своим весельем, и я в конце концов стал смеяться вместе с ней. Она добавила, что пришла ко мне с Бомонтом только для того, чтобы показать мне, что не все мужчины, независимо от ях опыта, являются человеческими сверхсуществами. В зале столовой я поздоровался с девушкой,, которая вчера тоже была там, той самой, которая представляла пьезоэлектрическую скульптуру. Она посмотрела мимо меня и никак не отреагировала на мое приветствие. 6 мая. Что за долгий и беспокойный день! Сегодня я обнаружил в своем почтовом ящике телеграмму следующего содержания: "ОТ НАШЕГО ВНИМАНИЯ НЕ УСКОЛЬЗНУЛО, ЧТО ВЫ ПОДДЕРЖИВАЕТЕ ЛЮБОВНУЮ СВЯЗЬ С НЕКОЕЙ ПАМЕЛОЙ АНДЕРСОН, ОТНОСЯЩЕЙСЯ К ВИДУ ХОМО САПИЕНС. ГОВОРИМ БЕЗ ОБИНЯКОВ, НАМ ЭТО ПРОТИВНО. С НАШЕЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЭТО ЖИВОТНЫЙ АКТ, СОДОМИЯ. ХОМО САПИЕНС НАШИ ЕСТЕСТВЕННЫЕ ВРАГИ, ЕДИНСТВЕННАЯ ПОМЕХА ДЛЯ РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. САПИЕНСЫ ОПАСНЫЕ ДЛЯ ВСЕХ СУЩЕСТВА СОВЕРШЕННО ИНОГО ВИДА. МЫ НЕ БРАТАЕМСЯ С ПОДОБНЫМИ СУЩЕСТВАМИ. ЕСЛИ ВЫ НЕ ПРЕКРАТИТЕ ЭТУ ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННУЮ СВЯЗЬ С ПАМЕЛОЙ АНДЕРСОН, ВЫ ПОПАДЕТЕ В ОЧЕНЬ НЕПРИЯТНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. МЫ БУДЕМ СЛЕДИТЬ ЗА ВАМИ. СТЕКОМ". Я заподозрил в этом Бомонта, так как он принадлежал к СТЕКОМУ - "Руководящему Комитету Человечества" - но, по его словам, там никто никому не угрожал "затруднительным положением". СТЕКОМ защищал интересы мутантов в правовых торговых делах. Он сказал мне, что публичная точка .зрения этой организации гораздо умереннее, чем выраженная в присланном мне сообщении, однако он. знает нескольких ее членов, которые придерживаются подобной точки зрения. Он дал мне номер телефона председателя местного отделения СТЕКОМА, и я позвонил ему. Тот отрицал всякую связь с телеграммой, в которой излагалась такая точка зрения. Тот, кто нес за нее ответственность, действовал без согласования с ним. Он предложил мне держать его в курсе развития событий и считал, что мне нечего бояться. Письмо - дело рук экстремистов. Но как бы то ни было, это не особенно тревожит меня. Я оставил у подруги Памелы, живущей с ней в одной комнате, записку с просьбой связаться со мной, и мы договорились пообедать вместе. Мы сели за столик в глубине заведения Луиджи, и я показал ей телеграмму. Сначала она развеселилась, но потом успокоилась. Телеграмму она сочла нелепостью, но она считалась с тем, что меня это могло обеспокоить. Она считала, что будет лучше, если мы на некоторое время перестанем встречаться. Я запротестовал: это будет слишком малодушный ответ на происки какого-то труса, который скрывался за анонимностью телеграммы. Мы заспорили. Во время нашей перепалки она сказала, что все мои усилия будут бесполезны, потому что наше знакомство не может быть иным, кроме как чисто случайным платоническим. Мы закончили нашу трапезу молча, и она даже не предложила мне проводить ее до дому. На обратном пути в свой приют, после того, как сойти в южном квадрате с ведущей на запад движущейся дороги, я должен пройти мимо глухого забора, который отбрасывает на улицу густую тень. В тот вечер я задумался и не заметил нападавших. Они подкрались ко мне сзади. Один нахлобучил на. голову и плечи пластиковый мешок и прочно связал мне руки за спиной. Другой ударил меня-один раз в солнечное сплетение и дважды по лицу, потом схватил мою дыхательную маску и сорвал ее. Они убежали, а я, спотыкаясь и шатаясь, побрел к ближайшему входу в здание. Живущий там врач немедленно дал мне кислород и обработал рану, которая казалась мне ужасной - безобразный порез под левым глазом. Он сказал мне, какие лекарства нужно принимать из тех, что были в аптеке моего общежития, одолжил дыхательную маску и отправил меня домой. Один из моих товарищей сопровождал меня, чтобы предотвратить новое нападение. В то время, как я это пишу, мое горло все еще саднит от вдыхания воздуха, насыщенного сернистым газом. К счастью, нападение произошло поблизости от моего общежития, не в самом центре индустриальной зоны. Я принял сильные болеутоляющие таблетки и отправился спать. 7 мая. Я пошел в полицию, но там мне сказали, что расследование этого происшествия - пустая затея, напрасная трата времени. Нет никаких свидетелей, и я не могу узнать преступников в лицо. Я вспомнил шефа полиции, с которым встретился три дня назад, и не стал настаивать. Новая телеграмма в моем почтовом ящике. Текст ее очень прост: "УБИРАЙСЯ НАЗАД, НА ЛУНУ - СТЕКОМ". Я известил об этом председателя руководства Комитета и проинформировал о вчерашнем происшествии. Он казался очень возбужденным и, конечно, не стал больше давать мне никаких советов. Кто-то проник в мою комнату и залил соевым маслом мои книги и пюпитр. После того, как они немного подсохли, я сунул их в мойку и включил ультразвуковую чистилку-сушилку. Я работал новейшими методами. Тот, кто затеял все это дело, как мне кажется, прочитал этот дневник и успел узнать, что Памела не особенно приветствовала "сексуальную связь", которую будто бы поддерживала со мной. Может быть, теперь он прочтет и это. Работа, само собой разумеется, продолжалась: теория растений и прочее. Я- думал о целях, которые преследовали лица, пославшие мне телеграммы и отважившиеся на мордобитие. Эти телеграммы - простые компьютерные тексты, и пославший телеграмму сначала должен был закодировать их в кристалле. Кристалл изымается. Если его не использовали снова для других целей, легко обнаружить, кто последний использовал его. Теоретически все очень просто. Однако трудность в том, что для выяснения нужно обследовать пять или шесть компьютерных центров и каждый из нескольких тысяч кристаллов, находящихся там; к тому же, совсем не трудно стереть этот текст и закодировать на этом кристалле что-нибудь другое, если первоначальный текст больше не нужен. Я задумался о том, как мне подстроить ловушку, не используя в качестве приманки Памелу. Для этого мой мозг оказался недостаточно развитым, вернее, ему недоставало информации. Четем же в этом отношении был продувной бестией, и у него было гораздо больше информации, поэтому я подумал попросить его помочь мне. Но он, к сожалению, уже улетел. Он находился на пути к Марсу. Тогда я решил обратиться к Вомонту. За бутылкой вина в общей комнате его общежития мы набросали план. Он знал большинство мутантов, состоящих в Союзе, и знал также, кто из них придерживался экстремистских взглядов. Мы решили, что он посетит соответствующих лиц и сообщит о результатах мне или Памеле. Кто-нибудь должен проявить интерес к тому, чем занимается Бомонт, потому что, по его мнению, мутанты ищут друг друга л симпатизируют друг другу. И тут, в университете, я, четко выраженный мутант, подаю ужасно дурной пример... Можно ли ждать, что он отреагирует по-другому? Бомонт сказал, что он должен начать немедленно и сообщит мне, как только получит первые результаты. 8 мая. Загадки больше не существует. Бомонт сегодня утром по телефону сообщил мне, что разыскал того, кто затеял борьбу против меня. Как он мне сообщил, это был некто, кого я знал - речь шла о подстрекателе, который уже около года был исключен из студентов. Он видел меня только на редких встречах в клубе. Сегодня мы все трое должны встретиться в восемь часов под навесом стадиона. Я ответил ему, что такая идея мне не нравится. На меня все же совершили нападение двое, и за всем этим могли последовать еще большие осложнения. Я слишком слаб, чтобы защитить себя, если начнется выяснение отношений, а опасные спортивные снаряды там есть повсюду. Я просто хотел вызвать полицию, чтобы она задержала моего противника. Но Бомонт считал, что без доказательств наши показания обратятся против нас самих, или полицейские не обратят на них никакого внимания, так как заявления сделали студенты. Он сказал, что может раздобыть станнер, чтобы помешать нападению, и кроме того, он захватит с собой записывающее устройство, чтобы зарегистрировать все угрозы, если этот тип проявит какуюлибо активность. Я лично надеялся, что он ее не проявит. Бомонт подготовил рукопись, в которой было записано все, что я хочу сказать тому, другому. Мысли звучали безобидно, но, если их истолковать по-другому, они могут вызвать нечто вроде короткого замыкания. Бомонт сам хотел пойти вперед и первым оказаться около моего противника. Я согласился, с одной оговоркой: нужно было смягчить некоторые выражения в тексте монолога. Как всегда я пошел на утреннюю лекцию, но никак не мог сосредоточиться на сути предмета. Могло произойти все, что угодно. В это время года спортивными сооружениями пользовались в конце. недели, и я не был уверен в том, смогу ли я достаточно быстро вернуться в какое-нибудь здание в том случае, если с меня, как и в тот раз, сорвут дыхательную маску. Не было никакой гарантии того, что человек в одиночку сможет справиться с такими трудностями. Я больше, чем когда-либо, стал задумываться о том, каким нервным я стал. В конце концов, после обеда я пошел в полицию. На шефа полиции мое сообщение, казалось, не произвело никакого впечатления. Он считал, что все это злая шутка, которую сыграли с новичком, вступающим в клуб. Он знал Бомонта и считал, что все это его проделки. Инициаторы инцидента воспользовались моими преувеличенными эмоциями. Я возразил, что они нанесли мне безобразную рану. Но он ответил, что я никогда не подвергался серьезной опасности меня ударили просто для того, чтобы нанести легкую безобидную царапину. В противном случае она не была бы столь легкой, меня просто задушили бы. Кроме того, он сомневался, чтобы в восемь часов кто-то мог оказаться там, потому что большинство движущихся дорожек, ведущих к тавернам и салонам наркотиков, находятся вне того района, а люди направляются туда, чтобы утолить гнев или боль. Он посмотрел на часы и сказал, что я не должен приходить к нему после обеда. В конце концов он пообещал, что постарается выделить мне одного человека, который проводит меня до условленного места встречи. IT Через некоторое время меня охватило жуткое подозрение, что шеф полиции мог быть связан с напавшими на меня и что я оказался в самом центре заговора, направленного против мутантов. Тогда мое посещение полиции поставит меня и Бомонта. в еще более опасное положение. На протяжении всего дня я пытался связаться с ним, чтобы сообщить, какой оборот приняло это дело, но Бомонта не было дома. После долгой внутренней борьбы я, около семи часов, отправился на стадион. Я не хотел, чтобы Памела обвинила меня в трусости. По пути я зашел в оружейный магазин и купил самый большой складной нож, который там нашелся. Я с самого детства ни с кем не дрался. Нужно ли будет использовать оружие, я не знал. Буду ли я в состоянии сдержать свои нервы, я тоже не знал. Голова у меня была ясной. Но и тяжесть ножа не успокоила меня. Как и тогда, это случилось очень быстро. Я сошел с дорожки и увидел Бомонта, стоящего под навесом. Он беседовал с каким-то мужчиной. Я приблизился к ним, а затем стал ждать, когда Бомонт начнет свою игру. Когда я подошел ближе, они внезапно прекратили беседу и Бомонт вдруг истерически расхохотался. Другой, мускулистый пожилой человек, ростом даже ниже меня - возможно, самый низенький землянин из всех, кого я когда-либо видел - также засмеялся и вынул из карман куртки короткую деревянную палку. Я вытащил нож из футляра и ногтем большого пальца отчаянно пытался нащупать углубление. Тут все еще смеющийся Бомонт вытащил станнер и выстрелил в меня. Выстрел причинил мне адскую боль. Станнер глушит идущие от мозга и к мозгу нервные сигналы, которые управляют моторными функциями. Побочным эффектом является ощущение, словно все тело пронизывают тысячи маленьких иголок. Корчась, словно в приступе эпилепсии, я повалился на землю. Я упал лицом вниз и ничего не видел. Я слышал, как Бомонт сказал своему спутнику, что он поработает ножом, чтобы все выглядело естественно. Это были долгие мучительные секунды. Внезапно меня схватили, перевернули, я ждал первого удара ножом. Но увидел я прямо над собой лицо шефа полиции. Он опрыскал меня аэрозолем, чтобы успокоить боль, и сказал, что сейчас его люди доставят меня в больницу к "лучшему доктору", который мигом вылечит паралич. Он сказал, что решился использовать меня как подсадную утку и что один из его людей всю вторую половину дня находился неподалеку отсюда, ожидая Бомонта и его друга, которые уже подозревались в подобном. Оба они лежали на земле так же жалко дрожа, как и я. Большой полицейский глайдер повис над строениями, и из него спустились два человека с носилками. Сначала они уложили на них обоих преступников. Когда меня тоже закрепили на носилках, их уже допрашивал шеф полиции, очевидно, применив гипнотические средства. Сначала он допросил Бомонта, потом его шефа. Его признания, несвязные, словно детский лепет, перемежающиеся ругательствами, гласили, что Бомонт уже многие месяцы пытался добиться внимания Памелы - для этого он использовал другие слова и, по его мнению, был уже близок к успеху, когда внезапно появился я. Я был эгоистичным ребенком, внеземлянином и соперником, который оттеснил его, как он думал. Шеф полиции продолжил допрос, в результате чего установил, что Бомонт год назад перенес нервный срыв и после отчисления из университета находился на лечении. Он совершил несколько других актов насилия, и было также установлено, что он страдал психическим заболеванием, о котором было известно и ему самому. Но не решался на открытое лечение, потому что верил, что его болезнь как-то связана с его гениальностью. Он верил в то, что он гений, и не хотел постороннего вмешательства. Я же был уверен, что любое вмешательство в его психику может принести только пользу, но благоразумно держал это мнение при себе. Лечение в больнице заняло всего несколько минут. Я договорился с шефом полиции о том, чтобы встретиться с ним на следующее утро, подать жалобу в суд и дать свидетельские показания. Потом я нашел телефон и позвонил Памеле. Она с интересом все выслушала, но ни в коей мере не удивилась разоблачению Бомонта. Я рассказал ей все до мельчайших подробностей, после чего мы обсудили еще несколько вопросов. Наконец, я спросил ее, когда мы увидимся. Она с некоторой порывистостью ответила, что афера Бомонта вообще ничего не изменила, что я знаю о женщинах очень мало и лучше больше ни о чем ее не спрашивать. Мы можем и дальше оставаться друзьями, но это все интеллектуальные и чисто платонические отношения. Когда я пишу. эти строки, я думаю о том, что она мне сказала. Теперь я знаю о женщинах намного больше, чем знал несколько месяцев назад. И еще больше о ревности. 9 мая. Сегодня я начал читать книгу о кристаллоскульптуре и пьезоэлектричестве.