Завороженная, Ники слушала, как спокойное красноречие Уилла Риверса удерживало внимание толпы. Он мог бы быть политиком, проповедником, даже актером — и правда, в нем было понемножку от каждого. Но что казалось еще более интересным — он как бы возвышал голос против собственных врагов Ники.

— Я знаю, что все вы любите посещать ежегодный пикник у Хайлендов, — сказал он, снова воодушевляясь. — Вам нравится есть их жареное на вертеле мясо и пить их виски — как будто собрались вместе старые приятели. Но, люди, это не так…

Один из фермеров заговорил:

— Послушай, Уилл, мы все знаем, что у тебя на плечах есть голова, и мы с уважением относимся к тому, что ты хотел сказать. Но я не думаю, что нам стоит бороться с табачной компанией. Они нам нужны так же, как и мы им. Они те, у кого есть деньги. Они те, кто защищает нас в Вашингтоне, чтобы нам сохранили дотации.

По залу прошел ропот одобрения.

Уилл кивнул головой.

— Я слышу, что ты говоришь, Хэнк. Может быть, иногда и кажется, что мы все — одна большая семья, но среди нас есть жадные родственники, которые не возражают против того, чтобы сожрать все, что есть на столе. Если им удается удрать с добычей.

С каждой минутой Ники слушала со все большим интересом. У нее были свои причины не доверять Хайлендам, и у других, похоже, они тоже были.

— История, о которой я говорю сейчас, — продолжал Уилл, — похожа на ту, которую пришлось пережить моему деду и отцу. То же самое может повториться и сейчас, если мы не будем следить за этим. Вернемся в 1900 год. Тогда существовал табачный трест, такой же, как нефтяной или стальной. Плата за лист была от семи до девяти центов за фунт, но трест предложил моему дедушке всего три цента за фунт. Мой дедушка отказался. Он и еще несколько человек объединились, у них было что-то вроде того, что сейчас есть у нас. Знаете, что сделал трест? Он разъединил их, предложив штрейкбрехерам по двенадцати центов за фунт. Подумай об этом, Хэнк, — продолжал он, — эти. ублюдки заплатили самую высокую цену в истории просто чтобы показать, кто здесь босс!

— Итак, Хэнк, — сказал он, все еще обращаясь к тому же фермеру, который к этому времени уже тихо сидел на своем месте, — Верховный суд привел к краху табачный трест, точно так же, как он разорил ассоциацию. Но это не изменило образ мыслей компаний — они занимаются своим бизнесом все так же. Во время депрессии в 1929 году мой отец вынужден был продать землю, чтобы окончательно не разориться. Тогда это сделали многие фермеры. Но компании чувствовали себя прекрасно. Люди могут голодать, но они не бросают курить. Нет, сэр, не бросают. Потом Рузвельт оказал нам поддержку с ценами, хотя компании пытались помешать этому. Тогда эта политики помогла моей семье, да и вашей. Мы продержались даже тогда, когда по всей стране банки лишили фермеров кредита. И если мы не будем осторожны, друзья, то нас ждут тяжелые времена, и я скажу вам почему.

Он замолчал, как рассказчик сказок, чтобы усилить впечатление.

— Неважно, что происходило с ценами, мы всегда были спокойны, потому что американские сигареты всегда делались из американского табака. Мы выращивали лучший, и он по-прежнему таков. Но сейчас компании начали привозить табак из таких мест, как Бразилия или Зимбабве, и я постоянно слышу, что там лист лучше, чем где бы то ни было.

Он опять помолчал, чтобы до всех дошел смысл его откровений.

— Но правда заключается в том, что мы просто не можем победить или даже участвовать на равных в этих состязаниях. Не можем, потому что привозной табак выращивается в условиях рабства, не можем, потому что нефтяные компании повысили цену на топливо для нашей техники, выросла и цена на удобрения. Мы должны остановить все это — сейчас! Из разных углов зала послышались голоса:

— Как? Что нам делать? Что ты думаешь, Уилл?

— Рад, что вы спрашиваете, — ответил Уилл с улыбкой. — Нам следует начать поднимать шум, пока дела не стали совсем плохи. Составить ходатайства, поговорить с политиками в Вашингтоне. Правда, почти все они связаны с компаниями, но есть парочка таких, которые на стороне фермеров. Мы свяжемся с людьми из газет и с телевидения, попросим их рассказать несколько историй о том, почему иностранный табак дешевле нашего.

— Похоже на беду, — проговорил один из старых фермеров. — Похоже, что ты собираешься разворошить осиное гнездо, Уилл Риверс, и я не думаю, что нам от этого будет лучше.

Уилл посмотрел человеку прямо в лицо.

— Джон, я не могу пообещать ни того, что не случится никакой беды, — серьезно сказал он, — ни того, что мы победим промышленников. Но я хочу напомнить вам слова, которые сказал очень умный человек: «Лучше самим повеситься всем вместе, или нас перевешают поодиночке». Это был Бенджамин Франклин, он так убеждал некоторых, кто боялся подписать Декларацию Независимости. Мы все знаем, что произошло, когда они решили драться все вместе. Я прошу вас сделать то же самое и послать этот протест.

Когда Уилл спускался с возвышения, Ники заметила, что аплодисменты были не такими бурными, как раньше, но это, казалось, его вовсе не беспокоило. Он пробирался среди фермеров, пожимая руки и определенно стараясь найти поддержку своей позиции.

Ники почти ничего не знала о той истории, о которой рассказывал Уилл, но она была захвачена ею, готова поверить, что Хайленды всегда были бессовестными в бизнесе точно так же, как и в личной жизни.

Чуть погодя миссис Клей объявила, что накрыт стол. Люди начали собираться вокруг наскоро сооруженного стола, который был накрыт ярко-красной домотканой скатертью. Чаша с фруктовым пуншем, электрический кофейник и огромное разнообразие домашних пирогов и печенья. Ники и Кейт подошли к столу тогда, когда Уилл Риверс начал наливать себе кофе. Ники горела желанием поговорить с ним, узнать побольше о позиции фермеров.