Я глубоко убежден, что для славы совершенно необязательны масштабы: любое доброе дело, оставившее след в людских сердцах (да хоть даже в одном!), — это уже прекрасно, потому что смысл человеческой жизни прежде всего в том, чтобы приносить пользу и радость ближним.

Слава Виктора Белова была негромкой, но достаточно заметной в пределах его родного города, знаменитого своими уникальными памятниками русского зодчества. Виновник славы — голубой экран поведал об одном рационализаторском предложении Виктора, корреспондент посетил молодого техника дома, и телезрители узнали о том, как интересно он живет, какая у него дружная семья, какая редкая библиотека, что в свободное от работы время он ухитрился смастерить точную копию знаменитой «Антилопы-Гну», которая когда-то так метко ударила автопробегом по бездорожью.

На следующий день товарищи тепло поздравили Виктора; по заводскому радио в обеденный перерыв были прочитаны шутливые стихи, автор которых выражал надежду, что Виктор не зазнается и не покинет коллектив.

Так что, вернувшись на другой день домой, Виктор Белов взволнованно переживал со своей женой Верой неожиданное бремя славы, декламировал стихи заводского поэта и с удовольствием поглядывал на телевизор, с которого все и началось… Веселый и приятный разговор этот зашел за полночь, и сын давно уже спал тем особым счастливым сном, который бывает только в детстве, когда родители дружны, а дом — полная чаша…

И вдруг в передней раздался продолжительный звонок, в котором угадывалась нетерпеливость.

Супруги Беловы тревожно переглянулись, понимая, что за дверью незваный гость.

Так оно и оказалось. Когда Виктор, наспех накинув пиджак, открыл дверь, он увидел перед собой незнакомого седого человека с резкими продольными морщинами на худом лице ж холеными, явно подкрашенными и не по возрасту щегольскими бакенбардами.

— В жизни он еще красивей! — воскликнул незнакомец приятным баритоном. — Ничего не скажешь: беловская порода! Порадовал, ох, порадовал! Ну, здравствуй!

— Здравствуйте.-..— изумленно отвечал Виктор, ничего не понимая. — А… в чем, собственно, дело?..

— А вот в чем… — Ночной визитер сложил губы трубочкой и, раскрылатившись, пошел на него. Цепко облапав ошеломленного Виктора, он впиявился ему в щеку и торжественно сказал:

— Ну, здравствуй, сынок!

— Я не совсем понимаю…

— Чего ж тут понимать! Я твой отец. Ну чего же мы тут стоим — приглашай, приглашай дорогого гостя! Внучек, конечно, почивает? Набегался, пострел! Ладно, утром потаскаю его за чуб. Видел, видел его на экране — весь в деда!

Он аккуратно повесил плащ на плечики, внимательно оглядел переднюю.

— Уютно у тебя. Богато. Лак на полу. Даже не мог предполагать, что у моего Витьки будет когда-нибудь такая квартира. Две комнаты?

— Две, — хмуро ответил Виктор.

— Ну что ж — соответственно количеству семьи. При увеличении числа членов завком сразу же на очередь поставит, учитывая старость и все такое… А я вчера как увидел про тебя передачу, сразу взял билет на поезд — и к тебе. На завод сначала зашел, вахтер мне твой адресок подсказал, ты ведь теперь знаменитость! А это жена твоя? Тоже узнал. Похожа!

Отец послюнявил указательный палец и привычными кокетливыми движениями пригладил холеные бакенбарды.

— Статная, высокая, ишь, зарделась. Дай-ка, красавица, я тебе ручку поцелую.

Чмокнув Веру в локоток, он лихо выхватил из сумки бутылку водки.

— Что-то стало холодать, дети мои! — Уселся за стол, потирая руки, и выжидающе уставился на супругов. — Вы не беспокойтесь — закуски особой не надо: время позднее. Так, селедочка, если есть, хлебушек с маслицем, водички холодной. А после первой рюмашки и поговорим по душам!

— О чем? — отчужденно спросил Виктор, продолжая стоять не шелохнувшись.

— О житье-бытье. Ты о себе расскажешь, я, в свою очередь, о себе, есть, есть, что рассказать, Витек, вот разговор и склеится!

Отец помолчал, ожидая ответа, но не дождался и погрозил Виктору пальцем.

— Те-те-те-те-те! Я за столом — он у дверей. Не пойдет так дело, не пойдет. Я ж к тебе, сынок, насовсем приехал! Как по телевизору тебя показали, так и приехал!

— А раньше, когда не показывали, вам, как всегда, некогда было?

— Зачем же ты так сразу, Витенька? Я же адреса твоего не знал. Ты же в новый микрорайон переехал!

— А старый адрес, мамин, вы его тоже не знали?

— Так ведь то давно, давно, Витек, было. Быльем поросло! А потом, кто старое помянет, сынок…

— А мы тогда, давно, очень вас ждали, Василий Петрович. Каждый день ждали, на каждый стук дверь торопились открыть: вдруг да вы вернулись? Такая была бы радость!..

— Понимаю, понимаю… Тяжело. Были причины, не мог, — сказал отец, и в голосе его засквозил холодок. — Да, я не помогал вам. Но не потому, что не хотел. Я жизнь свою никак не мог устроить. К твоему сведению, Виктор, я так ее и не устроил, не повезло мне, понимаешь, с женами, разве можно их было сравнить с нашей мамой, но это я сейчас понимаю, в зрелости лет, а тогда — молодость, горячность, все такое… А все через чего — через мою, Витенька, доверчивость! Вили они из меня веревки!