– А у нас строгий приказ был в полку: на территории промысла никому не разрешать курить. Командир полка строго-настрого приказал, он даже сказал... если сам товарищ Киров закурит, все равно не разрешать!

– Так и сказал?

– Так точно.

– И потому ты машиниста загнал в воду?

– Вода - это море, это уже не территория промысла.

Киров и Дадашев хохотали от всей души.

Потом Сергей Миронович спросил:

– Друзья мы с тобой старые, а вот как тебя звать - не знаю.

– Кузьма Кошкин, товарищ Киров.

– Кошкин? Подходящая фамилия. Умело цапаешь голубей. Зорко несешь и караульную службу. Молодец!

Киров пожал ему руку. Кошкин от счастья улыбнулся до ушей.

Сулейманов, бросив цигарку, вылез из воды.

– Я его и так, и этак уговаривал, а он свое: "Лезь в воду!" Вот и сапоги из-за него промочил.

– А ну покажи свои руки!
– попросил Киров у машиниста.

Сулейманов вытянул и правую и левую.

Киров потрогал могучие кулаки; машинист разжал кулаки, и Киров с удивлением потрогал пальцы.

– Здоровые клещи. За такие руки, Дадашев, я бы машиниста наградил месячным окладом.

– А я его и так награжу. За установку хомута!

Поздно ночью, перед самым отъездом домой, уже одевшись, Киров позвонил из ЦК на бывший Зубаловский промысел. Застал он дежурного инженера по эксплуатации.

– Ну как поживают наши забастовщики?
– спросил Киров.

– Какие забастовщики, товарищ Киров? Ах, да...
– смутился дежурный инженер.
– Работают. Как вы уехали, так и приступили к работе. И сейчас вся ночная смена работает.

Киров позвонил на бухту; здесь он застал Петровича.

– Как фонтан? Как охрана?

Петрович коротко рассказал о положении дел, потом спросил:

– Ты не забыл, Мироныч, о чем договорился с Дадашевым?

– О чем?

– Пока ты будешь в Москве, мы дадим еще один фонтан. Ты приедешь к Новому году, и вместе отпразднуем открытие промысла.

– Нет, нет, не забыл. Вы дайте еще один фонтан, тогда наша жизнь пойдет веселее.

– Ну вот и хорошо. Я говорил с буровой партией. Там у меня одни коммунисты. Ребята так рады, говорят, что круглые сутки будут работать, лишь бы к Новому году дать фонтан на Ковше.

– Вы сдержите свое слово - за мной дело не станет.

– А скоро поедешь?

– Прежде мне на денек надо съездить в Гянджу. Там назначена встреча с хлопкоробами района. Среди них есть один интересный старик, хочется поговорить с ним; ему, кажется, лет сто, старый опытник и селекционер. Он выращивает такие сорта хлопка, что если мы их сумеем распространить по всему нашему Азербайджану и Закаспийскому краю, то урожай хлопка по стране сразу поднимется на двадцать - тридцать процентов... Так-то, Петрович. Вернусь из Гянджи - выедем с Серебровским в Москву. Спокойной ночи.

Петрович рассмеялся, сказал:

– Спокойная ночь уже ушла, ты лучше скажи "доброе утро": сейчас пять минут пятого.

Киров тоже рассмеялся.

– Действительно, уже утро. Жаль, что не хватает суток. Жаль, что человек все-таки должен спать. Треть жизни уходит впустую...
– И повесил трубку.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Предание гласит, что во время борьбы рода Корейшитов, правителей Мекки, со сторонниками Мохаммеда некоторые из них бежали из страны. В числе беглецов был и восьмой имам Риза с семейством. Сам Риза остался в Хорасане, а дочь его и сестра попали в окрестности Баку, где и поселились на месте теперешней деревни Шихово. Там же они и умерли. На месте их погребения была построена усыпальница с мечетью. (На южной стене мечети и до сих пор имеется арабская надпись, из которой видно, что построена она в семисотом году христианского летосчисления Махмуд-Ибн-Саадом.) Дочь имама Ризы звали Укейма-ханум, и у нее был верный слуга по имени Эйбат, которого после смерти госпожи тоже похоронили в этой усыпальнице. Эйбат свою госпожу называл "биби", что по-тюркски значит "тетя". И мечеть назвали Биби-Эйбат, то есть "мечеть тети Эйбата". Потом, по истечении многих лет, здесь поселилось много шейхов, представителей различных религиозных орденов, и деревню прозвали Шейховой, или Шиховой, а Биби-Эйбатом стали называть окружающую местность между двумя мысами, где и находились нефтяные промыслы "старой площади".

Шихово - священное место, куда на поклонение могилам Укеймы-ханум и Эйбата до сих пор еще приезжают паломники из различных мест Азербайджана и Персии. На зеленых оградах могил и надгробных плитах каждый оставляет кусочек бумажки или лоскуток от одежды, в которых (большей частью женщины) просят об исполнении того или иного желания, и чаще всего об исцелении от недугов и бесплодия. В большие праздники - новруз-байрам, курбан-байрам, ураза, шахсей-вахсей - сюда на богомолье от каждой городской мечети стекаются сотни людей, и тогда в Шихове и яблоку некуда упасть.

Жители деревни обслуживают паломников, получая за это небольшую плату. Даже дети и те у порога мечети охраняют обувь богатых богомольцев...

В глухую, темную ночь к Шиховской косе причалил небольшой киржим под парусами: из нового рейса в Персию вернулся неуловимый Фердинанд. На этот раз он привез два мешка золота и двенадцать "паломников-шейхов".

Встречал долгожданных гостей Федор Быкодоров. Он три ночи подряд торчал на пустынном берегу...

В ту же ночь при попутном ветре пират исчез из Баку, оставив на попечение "шейха Кербалая" двенадцать "маленьких шейхов", которых Быкодоров на другой же день благоразумно разогнал по разным промыслам. Все они переоделись в промасленную одежду потомственных нефтяников. Не один год до этого работали они на бакинских промыслах. Эти "шейхи" были из той группы персидских рабочих, которые издавна приезжали из Персии на заработки в Баку и, проработав здесь пять-шесть лет, уезжали обратно к себе на родину. Теперь они служили у мистера Леонарда Симпсона хотя и на рискованной, но дорого оплачиваемой работе.