«...Китай синий, страшный...» говорит горничная Маша... ~ И не понимаю, отчего так смеется Маша, и опять, но тише: «Китай синий, страшный...» — «Непонятая» маленьким Алексеем ситуация имеет скрытый эротический подтекст. Возможно, в данном случае, Ремизов опирается на подобное «толкование сновидения» о Китае в пьесе А. Н. Островского «За чем пойдешь, то и найдешь (Женитьба Бальзаминова)» (1861) — сна матери Бальзаминова: «Значит, что ж мудреного, что Миша женится на богатой? Вот в этаком-то случае сон-то и много значит, когда ждешь-то чего-нибудь. <...> Сначала я вижу мост <...> Только за мостом — вот чудеса-то! — будто Китай. И Китай этот не земля, не город, а будто дом такой хороший, и написано на нем: “Китай”. Только из этого Китая выходят не китайцы и не китайки, а выходит Миша и говорит: “Маменька, подите сюда, в Китай!” Вот будто я сбираюсь к нему идти, а народ сзади меня кричит: “Не ходи к нему, он обманывает: Китай не там, Китай на нашей стороне”. Я обернулась назад, вижу, что Китай на нашей стороне, точно такой же, да еще не один. А Миша будто такой веселый, пляшет и поет: “Я поеду во Китай-город гулять” (Островский А. Н. Полн. собр. соч.: В 12 т. Т. 2. М., 1974. С. 375—376). Использование текста пьесы Островского тем более характерно для психологии творчества Ремизова, что в книге «Подстриженными глазами» он нарочито полемически отталкивается от изображения купечества Островским (ср.: в главе «Николас» авторское упоминание о своих родных, как о детях «того тесного культурного купеческого круга, о котором Островский не имел никакого понятия»). Маша — прототип горничной Маши в романе «Пруд» (см. окончание ее истории: Пруд. С. 146).

С. 70. «Бреука» — скрытая автоцитата — отсылка к повести «Пятая язва» (1911—1912), глава 6 «Страды», где судебный анекдот о суде над китайцем предстает как символ экзистенциального проявления мировой бессмыслицы: «И почему-то вспомнилось ему [следователю Боброву. — А. Г.] одно дело, так пустяковое <...> Где-то, во Владивостоке судили китайца. Плохо что знал китаец по-русски, а понимал и того меньше. Судили китайца без переводчика. Судили китайца за то, что он брюки украл. “Украл ты пару брюк?” — спрашивает судья. “Один брука”, — твердо отвечает китаец. “Украл ты один брука?” — “Украл”. Ну, судья читает обвинение: “За кражу пары брюк такой-то приговаривается к наказанию”. Как, за пару брюк? Китаец недоумевает, понять ничего не может, не хочет покориться. “Один бреука!” — вырывается из души его отчаянный крик <...> — Один бреука! — глотнул Бобров воздух <...> “Без переводчика, все мы без переводчика... Судья приговорит, а мы недоумеваем, кричим, да поздно... <...> и с каким возмущением, жестоко, несправедливо осужденные, идем мы в тюрьму!” (Ремизов А. Подорожие. Спб., 1913. С. 143).

С. 70. Вещица — имя демона (беса), являющегося в женском облике. Ремизов узнал о Вещице из «Разысканий...» А. Н. Веселовского, в частности, из приведенной им молитвы св. Сисоя: «Я, святой Сисой <...> встртилъ Авещицу (=Гилло, дьявила), крыло Сатанино: волосы у ней до пять, глаза словно огонь, изъ пасти и ото всего тла исходило пламя; она шла, сильна блеща, безобразная видомъ» (Веселовский. Разыскания. VI. С. 48). Ремизов использовал сюжет этой молитвы и сведения из книги Веселовского для своей легенды «Вещица, имен которой двенадцать с половиной. Изъявление» (Ремизов А. Лимонарь. СПб., 1907, С. 73—90).

С. 71. ...в Революцию ученый китаец дал мне матерьялы сказок о китайском Лисе — у китайцев Лисица, у кабилов Шакал, а в Тибете Заяц... — Имеется в виду цикл сказок народов мира, созданный Ремизовым в годы революции под влиянием М. Горького: «Сибирский пряник. Большим и для малых ребят сказки». Пб., 1919; «Ё. Заяшные сказки тибетские». Чита, 1921; «ЧААКХЧЫГЫС—ТААСУ. Сибирский сказ». Берлин, 1922.; «ЛАЛАЗАР. Кавказский сказ». Берлин, 1922.

Оу-Янг-Сиу (в современной транскрипции Оуян Сю, 1007—1072) — один из «Восьми великих» поэтов эпохи Сун (960—1279). Ремизов возводил свое искусство каллиграфии к китайской традиции. См. упоминание в кн. «Учитель музыки»: «...я вынул грамоту, разрисованную на китайский манер, моего великого собрата китайца Гоу-Ян-Сиу» (С. 58).

...сблизил меня с Э. Т. А. Гоффманном именно через его китайские привязанности... — Гофман неоднократно использовал эстетику стиля «шинуазри» (от фр.: « chinoiserie») для изображения волшебных персонажей своих произведений («Необыкновенные страдания директора театров», «Житейские воззрения кота Мурра», «Крошка Цахес», «Повелитель блох» и др.).

...ездили они по Парижу на Чижове... — Чижов (псевд.: Холмский), Глеб Владимирович — музыкант, библиофил, типограф, друг Ремизова с 1910-х гг. В эмиграции работал шофером. Кавалер Обезвелволпала, прозвище — «Обезьяний куафер». По его просьбе Ремизов написал историю создания и попыток публикации своей повести «Что есть табак». Этот рассказ и текст произведения были опубликованы Чижовым в изд.: Ремизов А. О происхождении моей книги о табаке. Что есть табак. Paris: «Чижов». 1983 (100 нумерованных экземпляров).

...над нами англичанин Репей... — ремизовская транскрипция фамилии. Имеется в виду: Риви Джордж (Reavey George, 1907—1976) — английский поэт, переводчик произведений русских писателей, в том числе Ремизова. См. его характеристику, данную Ремизовым в письме Н. Кодрянской от 3 марта 1952 г.: « George’a Reavey’я (Репея) знаю 25 лет, он часто приходил к нам — он по шерсти был похож на свиного поросенка и дверь затворял за собой ногой, как крючком. Великий молчальник — часами мог высиживаться в уголку на диване, молча. Переводил мое. Сюрреалист. Говорит по-русски (его мать русская) и по-французски. Не англичанин, а ирландец» (Кодрянская. Письма. С. 255). См. упоминание о нем: Учитель музыки. С. 203.

С. 72. ...а в те поры у меня висело... — Как и в Петербурге, в начале 1920-х гг. в парижской квартире Ремизова над столом висели на веревочках всевозможные, большей частью, самодельные игрушки, которые сходились к «пожиравшему» их пауку. Французский писатель Жозеф Кессель (Joseph Kessel, 1898—1979) в романе «Княжеские ночи» (« Les Nuits des Princes», 1927) «среди других действующих лиц, он вывел русского писателя, черты лица которого он списал с Ремизова, описав довольно точно оригинальную обстановку, в которой жил А. М., в частности игрушки, висевшие у него под потолком возле стола. <...> А. М. написал письмо Кесселю в очень резких выражениях: “Как налетчик, французский писатель приходит к неимущему иностранцу и обворовывает его в единственном, что у него есть”. <...> А. М. написал рассказ про человека по имени Будыльников, который пришел к нему, после чего игрушки, висевшие под потолком, исчезли. А. М. действительно снял веревки с игрушками, и их несколько лет не было. Потом, с течением времени, постепенно игрушки вернулись и снова заняли свое место» (Резникова. С. 90). Сведения об отсутствии игрушек позволяют судить о времени написания этой части книги.

...когда поутру я чистил картошку ~ я наблюдал за поваром-китайцем... — Ср. использование этой же ситуации в «перевернутом» виде в «Учителе музыки» (глава «Китайский повар»): «После кофе Корнетов оживет и сейчас же примется обед себе стряпать <...> Во время своей поварской работы он нет-нет да и заглянет в окошко: против кухня, и там повар в колпаке — Корнетов старается перенять настоящие поварские повадки “французской кухни”. <...> А тот повар в колпаке с любопытством следит за Корнетовым — за китайским поваром, искренне веря, что Корнетов китаец» (С. 47—48).