Молодежь оно сильно пугнуло;

Поседели иные с тех пор,

И декабрьским террором пахнуло

На людей, переживших террор.

Одним из «поседевших» с той поры был и А. Н. Майков. Он долго находился под страхом надвигающегося ареста, его вызывали на допрос в Петропавловскую крепость, и избежать заключения под стражу ему удалось лишь потому, что степень его близости к «центру» петрашевцев осталась для следствия не до конца раскрытой.

Впрочем, преувеличивать стойкость «социалистических» убеждений Майкова нет оснований. Со временем в увлечениях своей молодости он увидит даже слепое следование идеям французской революции 1848 года — «много вздору, много эгоизма и мало любви», утопизм, не соответствующий «идеалу человеческого нравственного совершенства».

Став на позиции примирения с существующей действительностью и с «прочим образованным обществом», Майков постепенно отмежевывается идейно от западнически настроенных сотрудников журнала «Современник». Западнический «блок», на плечах которого лежала основная тяжесть издания этого журнала, был, как известно, образованием весьма непрочным. Во второй половине 1850-х годов либеральная часть этого «блока» (А. В. Дружинин, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой и др.) вступит в конфликт с радикальной его частью (Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Н. А. Некрасов), что и приведет его в 1860 году к распаду. Расходясь во взглядах и с либералами и тем более с радикалами «Современника», Майков в начале 1850-х годов отдает свои симпатии «молодой редакции» славянофильского журнала «Москвитянин». Не останавливаясь на полпути в эволюции своих общественно-политических взглядов, Майков достигает крайних пределов — откровенно монархических убеждений, до которых, кстати сказать, не доходил друживший с поэтом духовный глава «молодой редакции» Аполлон Александрович Григорьев.

Годы 1848-1852 были периодом крушения и ломки социал-утопических воззрений автора, чем и следует, по-видимому, объяснить относительно слабую в это время его творческую активность. Только начавшаяся в 1853 году Крымская война пробудила Майкова к интенсивной поэтической деятельности, итоги которой были объединены в сборничке «1854-й год. Стихотворения». В нем автор прямо осуждал свое ведав, нее недоверие к утилитарному искусству.

В стихотворении «Клермонтский собор» (1853) Майков выступает в роли публициста, развивавшего мысль об исторической заслуге России, преградившей полчищам Батыя путь на Запад и предотвратившей тем самым возможную гибель европейской цивилизации:

Уж недра Азии бездонной,

Как разгоравшийся волкан,

К нам слали чад своих мильоны:

Дул с степи жаркий ураган,

Металась степь, как океан, —

Восток чреват был Чингисханом!

И Русь одна тогда была

Сторожевым Европы станом,

И уж за веру кровь лила...

Об исторической миссии России примерно в таких же словах говорил в письме своем к П. Я. Чаадаеву (19 октября 1836) Пушкин («Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары... отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена»). Однако письмо Пушкина к моменту написания «Клермонтского собора» еще не было напечатано, и, следовательно, автор последнего в данном случае от Пушкина не зависел.

Стихи Майкова, посвященные Севастопольской обороне, приветствовала не только официозная, но и демократическая печать. С положительными откликами на них неоднократно выступали Некрасов и Чернышевский, хотя они и не смешивали стихийный патриотизм народных масс с лжепатриотизмом официальных кругов. Исходя из правильной предпосылки, что отпор нападению союзнических войск может дать только сильная Россия, Майков ошибочно полагал, что отразить удар врагов в состоянии лишь Россия самодержавная. Нотки казенного патриотизма особенно настойчиво звучали в стихотворении «Памяти Державина» и «Послание в лагерь». Размышления демократов о войне чем дальше, тем настойчивее связывались с сознанием необходимости радикальных социальных реформ. Подобного рода тенденций не найдем мы у Майкова, — даже в стихах, адресованных читателю из народной среды и написанных в форме народного сказа («О том, как отставной солдат Перфильев пошел во вторичную службу» и «Пастух»). Автор преисполнен в них надежд на благоденствие народа под скипетром монарха:

И постой, годок ли, два ли.

Как в порядок всё войдет,

Жизнь без горя и печали

То есть вот как потечет!

(«О том, как отставной солдат Перфильев...»)

Из стихотворений «севастопольского» цикла искренностью интонаций и попыткой взглянуть не войну глазами тех, на чьи плечи пала ее основная тяжесть, отличается лишь стихотворение «Генерал-лейтенанту Хрулеву», написанное несколько позднее, в 1856 году:

Их много разбрелось — безруких и безногих,

И люди русские, в палате и в избе,

Рассказы слушают воителей убогих.

Во всех рассказах их есть повесть о тебе.

...Хрулев! Ты победил любовию солдатской —

Наградой верною достоинствам вождя.

Она нам говорит, что сам любовью братской

Ты меньших возлюбил, их к чести приведя.

В том тайна русских сил, доступная немногим, —

На подвиг доблести, и в мире, и в войне,

Не нужно русских звать команды словом строгим,

Но встанут все на клик: «Голубчики, ко мне!»

Стихотворение «Арлекин», замыкавшее сборник 1854 года, наилучшим образом раскрывало глубину идейного кризиса Майкова. Фигурка висящего на стене бумажного арлекина, шута и балагура, вдруг оживает и приобретает зловещие черты. Это он, как оказывается, стал в Европе XVIII века носителем разрушительных по отношению к старому порядку идей. На первых порах, когда порода «арлекинов» была еще малочисленной, их смех был небесполезен. Однако не знающий разумных пределов критицизм «арлекинов» с течением времени стал пробуждать темные инстинкты черни и опрокинул складывавшиеся веками представления о чести, совести и справедливости: