Что тут дальше? Платья. А вот это интересно. Завтра в управу идти, а у меня одна-единственная юбка, в которой я и в банк, и на огород. Нехорошо это.

Ожидать от жены пасечника, которая большую часть года живёт в деревне, дорогих модных нарядов было бы глупо, но два платья мне очень даже понравились. Одно из плотного шёлка глубокого бутылочного цвета, отрезное по талии, с зауженными рукавами. Лиф застёгивался на множество мелких пуговиц под жемчуг, а широкая юбка, скроенная по косой, спадала красивыми складками до щиколотки. Рядом на плечиках были развешаны варианты украшения горловины: два воротника – один скромный, узкий, из плотного кружева; второй широкий – от плеча до плеча – демонстрировал богатство тонкой вышивки белым по белому. Были ещё цветные объёмные ленты, скроенные из легкой пёстрой ткани типа крепдешина, которые можно завязать фантазийными бантами.

Второе платье из лёгкой шерсти элегантного светло-бежевого цвета, покроя трапеция. Хорошая посадка по плечам и груди, а дальше свобода шага и движения. Но к этому платью прилагались несколько разнообразных жилетов, призванных усмирять излишнюю свободу одежды: кружевной с широким атласным кушаком, кожаный с замысловатой металлической застёжкой и бархатный, отделанный по краям мехом.

Я рассматривала вещи, доставшиеся мне по наследству, и думала о том, что пасечник Ник очень любил свою жену. Иначе не тратил бы на почти бесполезные вещи, висящие в шкафу, немалые деньги.

Были в гардеробе и обычные повседневные платья немарких серо-буро-коричневых оттенков, которые для работы в мастерской и на грядках в самый раз.

Решив, что помощники мне в деле перемещения одежды не нужны, я в два захода перетаскала всё к себе наверх вместе с плечиками. Девичий шкаф был не так вместителен, как отдел семейного гардероба, но платья на выход и пара повседневных поместились. Остальные пока остались лежать на сундуке. Ещё я к себе перенесла сорочки и панталоны, здраво рассудив, что Флору они ни к чему.

Прихватив простынь побольше, полотенце и пеномоющие средства, помчалась отмывать пыль, пот, слёзы и сопли прошедших дней.

Кастрюли уже исходили паром, вода в них закипала. Но тащить такую тяжесть я не собиралась. Пока в мою импровизированную ванну наливалась вода из крана, я кастрюлей поменьше таскала кипяток, желая получить воду приемлемой температуры. Недаром говорят: упорство и труд всё перетрут. Добилась и я своего. Пусть вода доходила всего лишь до пояса, но это было куда лучше, чем поливаться из ковшика. Оставив рядом кастрюлю с тёплой водой для того, чтобы сполоснуться, завернулась в простыню и шагнула в лохань.

Как мало надо человеку для счастья! Края простыни распахнула, повесила на бортики и, устроившись в тёплом влажном гнёздышке, закрыла глаза. Блаженство… Но долго посидеть не получилось. Помещение прохладное, по полу сквозняки гуляют – вода остывает быстро. Потому, хорошенько промыв волосы и заколов их крабиком, принялась тереться мочалкой, соревнуясь в скорости с водой: кто быстрее – она остынет или я успею вымыться.

– Анюта, ты дома? – раздалось вдруг из коридора. – Знаю, что дома, но не пойму где.

Васечка, дружок мой бесценный, да что ж ты другого времени не выбрал для визита? На всякий случай закутавшись в простынь, которая уже не ласкала, а холодила кожу, крикнула:

– Васечка, я сейчас немного занята. Ты или позже зайди или подожди полчасика.

– А чем ты таким занята? – раздалось у самой двери, и вот он, нарисовали – не сотрёшь, собственной персоной. Стоит, глазищами своими невероятными удивлённо хлопает.

– Ты чего сюда припёрся? Не видишь, что девушка моется? – рыкнула я. – Сказала же: занята!

Мальчишка наконец-то осознал, что происходит, ойкнул и выскочил за дверь.

– Прости, я не понял, что ты сказала, потому и вошёл, – взмолился он. – Можно я тебя подожду? Поговорить надо.

– Жди! – рявкнула я и опрокинула на себя кастрюлю с водой для ополаскивания. – Вот шельмец, весь кайф обломал…

Бормотала себе под нос, тщательно вытираясь и просушивая волосы полотенцем.

Всё было как всегда, когда надо показать себя с лучшей стороны. Расчёску я собой не взяла – значит, волосы вороньим гнездом; халата, обнаружившегося среди сорочек, тоже, но вряд ли бы он спас положение. Кто думал, что ко мне гости пожалуют? Вспоминая местных дряков, земных чертей и ногу матушки несносного мальчишки, я выбралась в коридор.

Васечка сидел в гостиной у стола, и вид у него был самый разнесчастный. Наплевав на условности и манеры, – в конце-то концов, мою ночную сорочку можно выставлять в Париже в палате мер и весов эталоном добродетели и пуританства, ибо плотная ткань закрывала меня от подбородка до кончиков пальцев на ногах и руках, – я подсела к мальчишке.

– Чего куксимся, дружочек?

Подняв на меня взгляд, парнишка запунцевел щеками:

– Ах, моса, вы не одеты…

– У-у-у-у! Я, рискуя здоровьем, с мокрыми волосами в нетопленом доме, переживаю о его психологическом настрое, а ему мой наряд не понравился! – попеняла я, встала и гордо, насколько смогла, выпрямив спину, двинулась к лестнице и бросила через плечо: – Ожидайте, юноша.