Шрифт:
Поймав, наконец, рыжик, сват затолкнул его в рот и масляно прищурился.
— Прежде-то, помню, Зорины к успенью пива по пятнадцать ведер ставили…
— Не хвали, Степан, старую жизнь, — отодвинул от себя рюмку Елизар. — И в больших семьях житье было не мед. Знаю я. Чертоломили весь год, как на барщине. А что до согласия, то и у них до драк доходило. А все из-за чего? Из-за того, что жили-то вместе, а норовили-то всяк на особицу. Сначала бабы перессорятся, а потом и мужики сцепятся, пока их большак не огреет костылем. Большака только и боялись. Не уважь его — так он без доли из дому выгонит. Такая у него власть была. Ну, жили посправнее. Да только семей-то таких две-три на всю деревню было, а остальные из лаптей не выходили.
— Зато ноне в сапогах все ходят! — усмехнулся горько Григорий, почесывая плешивую голову.
— Все не все, а многие лучше прежнего-то живут!
Тимофей хвастливо вставил:
— Ноне, при Советской власти, одни лодыри в лаптях ходят. А которые работают, как я, к примеру…
Елизар обидчиво скосил на него пьяные глаза.
— Мы вот с дядей Григорием вроде и не лодыри, а только по праздникам сапоги-то носим.
— Верно! — дохнул густо луком Григорий. — А почему? Коли лошадь не тянет, на дворе коровенка одна, а на семь душ один работник — как ни бейся, а от нужды не уйдешь.
Тимофей привстал, дернул себя виновато за бороду.
— Постой. Не про тебя речь, дядя Григорий, ты человек хворый; и не про тебя, Елизар, у тебя лонись лошадь пала…
— У каждого своя причина! — медленно остывая от обиды, перебил Елизар.
Растерянно садясь на место, Тимофей пожалел его:
— Кабы тесть маленько тебе помог!
Елизар кинул вилку на стол, блеснул зелеными глазами.
— Не поминай про тестя, дядя Тимофей. Он добро не своим горбом, обманом нажил. И давать будет — не возьму!
Настю словно укололи в спину — выпрямилась сразу, вскинув голову и сощурив потемневшие глаза.
— Тятя мой никого не обманывал и чужого не брал! Сами наживали. От зависти на нас люди злобу имеют. А что торговал, так на это от власти запрету не было…
— Молчи! — тяжело стукнул по столу ладонью Елизар. — Я твоего папашу наскрозь знаю…
— Вот что, гости дорогие, давайте по-хорошему, тихо, мирно… — поднялся сват Степан, на обе стороны разглаживая сальными руками сивые волосы. Покачнулся, сел опять, уронив кручинно голову на костлявое плечо жены.
— Подхватывай, сват!
Сбивая крошки студня с редких усов, из темного рта Степана пробился тонкий вой:
Чудный месяц плывет над реко-о-ою…Бабы пронзительно завизжали разными голосами:
Все объято ночной тишино-о-ой.Заглядывая в красивое сердитое лицо жены, Елизар обнял ее и покрыл бабьи голоса угрюмым басом:
Только видеть тебя бесконечно, Любоваться твоей красото-о-ой.Она вывернулась из-под его руки, глядя чужими глазами в окно и вздернув обиженно верхнюю губу.
— Отстань.
— Нет, ты ответь мне! — настойчиво теребил Елизара за плечо Тимофей. — Я, по-твоему, как? Тоже обманом хозяйство нажил? То-то. Уметь, брат, надо жить-то!
Елизар выпил рюмку водки, густо крякнул и поддел на вилку зыбучий студень.
— Чего тут уметь-то? У тебя в семье все работники, и сам ты в силе. Поглядеть бы, как ты хозяйствовать будешь, ежели ребята по своим домам уйдут.
— А пошто им уходить от меня?! Им и со мной не худо! — похвалился пьяно Тимофей. — Ребята меня слушаются, только им скомандую. Утром встану: «Васька, поезжай пахать! Тебе, Мишка, на мельницу! А ты, Олешка, в лес пожню чистить!» У меня, брат, все по плану. Кругом — бегом. Попробуй не сполни моего приказа!
И опять похвалился:
— Надо уметь жить-то!
Елизар спросил, усмехаясь:
— Давно ли ты, Тимофей Ильич, жить-то научился? Я хоть и мальчишкой был, а помню, как ты на Яшку Богородицу батрачил.
— То при старом режиме было, Елизар Никитич, а ноне Советская власть.
— И при Советской власти бедноты хватает, — вздохнул угрюмо Елизар. — Ты после войны-то никак тоже года три, а то и четыре маялся, пока сыновья в силу не вошли. А до этого не лучше жил, чем я сейчас.
Тяжело моргая, Григорий перебил их:
— Вчерась у меня мужики из Сосновки ночевали. Ездили на станцию за удобрением да припозднились. Ко мне и заехали. Сказывали, будто у них которые хозяева второй год сообча землю обрабатывают. Шибко хвалили: хлеба намолачивают много. Не бедствуют, как раньше.