Полноте, да в поместье ли я?

– Не бойся.

– Не боюсь.

Странный диалог. Беззвучный. Словно я не слухом, а сознанием информацию получаю. Но мне и вправду не страшно. Любопытно немного – и только лишь. А ещё покойно так, как давно уже себя не ощущала. Будто домой вернулась после длительного путешествия. Здесь я могу отдохнуть…

– Можешь и отдохнуть, если захочешь. А можешь назад вернуться.

– Назад? Да нужно ли? Кто меня там любит…

– А кого любишь ты?

– Всех! Я всех люблю! – вскидываюсь я, но, ещё не окончив последнего слова, понимаю, что заявление моё слишком поспешно, а значит не совсем правдиво.

Не всех… Всех любить невозможно. Разве я любила герцога Сакского, когда он грозил мученьями моим детям? Или экипаж его корабля, взявшего нас в плен? Даже папеньку Роксаночки, хоть дело прошлое, я тоже не любила. Царевич Андрюша, опять же… Это только навскидку кого вспомнила, а если глубже копнуть...

– Да. Не всех. Но зла я никому не желала.

– Понимаешь, дитя… Зло, исковеркавшее твоё тело, смогло за что-то зацепиться в тебе. Зацепиться и остаться. Пусть ты не хочешь признать этого, но твоя нынешняя внешность – свидетельство тому.

– Значит, быть мне в образе ужасном до скончания моего века? Тогда…

– Это ничего не значит! – резко оборвал меня собеседник, прежде чем я успела озвучить неразумное желание. – Вернее, значит то, что ты при желании можешь всё исправить.

– Я хочу! Очень хочу!

Проснулась от собственного крика. И ещё не поняв до конца, что сон закончился, повторила:

– Очень хочу.

Глава 13

Настроение было на удивление если не хорошим, то сносным. Скинула пижаму и, не глядя в зеркало, натянула шальвары и тунику. Не найдя сшитую для пробежек обувь, позвонила в колокольчик.

По лестнице торопливо прошлёпали босые ноги. Приоткрылась дверь, и через узкую щель я услышала:

– Ась?

Девушка побоялась войти в комнату к «страшной» хозяйке. Удивительное дело – никогда ничего плохого я ей не делала и до моего возвращения из злополучного путешествия страха в ней не было, а вот поди ж ты…

– Хайят, где мои туфли, в которых я по утрам бегала?

За дверью послышалась возня и сопение:

– На месте должны быть, – наконец-то решилась на ответ служанка.

– Нет их здесь, а они мне очень нужны.

– Никак бегать собрались?! – любопытство оказалось сильнее страха, и девушка выглянула из-за двери. Потоптавшись несколько секунд на пороге, она метнулась к шкафу и не глядя вытащила со дна мешочек с потерянной обувью. – Вот же они! Вы, эльти, как дитя малое прям… Давайте ножку, помогу обуться.

Пока служанка, стоя на коленях, завязывала шнурки, я осторожно, глядя в окно, чтобы даже случайным взглядом не спугнуть девушку, спросила:

– Хайят, почему меня слуги боятся?

– С чего вы это придумали, госпожа? Никто не боится. А то, что на глаза не лезут, так потревожить не хотят. Вы вон какая задумчивая стали… – закончив шнуровать башмачок, девушка поднялась с колен. – Вот и всё. Бегите себе, а я пока в комнатах приберу.

Вдо-о-о-о-ох, четыре шага выдох, вдо-о-о-о-ох – привычное размеренное дыхание, шуршание мелкого гравия под ногами, две лохматые тени скользят рядом, и мысли выстраиваются стройными рядами, а не кружатся сломавшейся каруселью.

Почему я решила, что спрятаться от всех – это лучший вариант?

Вдо-о-о-ох, четыре шага, выдох… Всегда считала лишение человека жизни самым страшным грехом и в прошлом, и в настоящем воплощении. Никогда, какой бы сложной ни была ситуация, даже не рассматривала настолько радикальный метод решения проблемы. И когда, защищая детей и себя, я переступила черту, то без стороннего суда, следствия и пусть даже плохонького адвоката взяла на себя вину за каждую жизнь прерванную и вынесла суровый приговор – одиночество. А для того, чтобы отпугнуть желающих нарушить моё добровольное заточение, усугубила наказание страхолюдной внешностью. Понятно, что сделано было всё неосознанно, но легче от этого не становилось.

Осознав это, я резко остановилась, согнулась, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться. Задумавшись, нечаянно на эмоциях сорвалась с размеренного бега, сбила дыхание и едва не задохнулась от внезапного вывода: «Сама! Сама себя наказала». А значит, и выбираться из этого состояния мне следует самой.

Отдышавшись, я выпрямилась и осмотрелась. Надо же! Даже не заметила, когда и как поднялась на плато, разделяющее моё поместье и деревню. Над головой, ежеминутно меняя причудливые формы, в ярко-голубом небе по воле ветра плыли белоснежные облака. Под ногами, на сколько хватало взгляда, растёкся простор морской бирюзы с «барашками» сероватой пены, венчающей редкие волны. Свежий бриз охлаждал лицо, трепал выбившиеся из простой косы пряди волос, настраивал на жизнь.