Сиэтлский Шератон, где находится Фуллерс, представляет собой 35-этажное здание примерно в шести кварталах от набережной, прямо в центре города. Наш лимузин не получил никакого уведомления, так как Пол въехал на разворот возле главного входа в вестибюль. Там уже было несколько других лимузинов. Он выскочил и бросился открывать нам дверь. Мы вышли, оставив свои очки, и поблагодарили его. Он вежливо кивнул и сказал, что встретится с нами в десять.

"10?" — спросила Нина, понимающе глядя на меня. «Почему десять? Сколько времени нужно, чтобы пообедать в этом заведении?»

— Не так уж и долго, — ответил я. Мы пошли к дверям вестибюля.

— Так что еще у тебя запланировано?

— Вот увидишь, — сказал я ей.

Одного вестибюля было достаточно, чтобы Нина и я, представители среднего класса, почувствовали себя немного не в своей тарелке. Он был просторным и, казалось, источал класс.

Хорошо одетые мужчины и женщины ходили туда-сюда среди хорошо одетого персонала отеля. Мы быстро направились к лифтам.

Мы поднялись на тридцать пятый этаж и вышли, следуя указателям на Фуллерс. Метрдотель был почти стереотипом того, что вы видите в плохих фильмах. У него было все: лысина, высокомерный французский акцент, маленькие усы. Я поймал себя на том, что задаюсь вопросом, было ли все это игрой, потому что это то, что люди ожидали увидеть, приходя в такое место. Может быть, он каждый вечер приходил домой и отрывал маленькие усы, а потом разговаривал со своей женой с техасским акцентом или вроде того. Он с сомнением посмотрел на них двоих, когда мы подошли к его маленькому столику.

"Я могу вам чем-нибудь помочь?" — спросил он не слишком вежливо.

— Да, можешь, — сказал я ему. «У нас забронировано место на двоих для Стивенса на семь часов».

«Хорошо, давайте проверим это», — сказал он мне, снисходительно улыбаясь. Он некоторое время просматривал свою книгу. — О да, мистер Стивенс. Он постучал по нему своим карандашом. Даже не удосужившись проверить схему рассадки, он сказал: «К сожалению, ваш столик еще не совсем готов. Это может занять несколько минут. Может, вы подождете в баре?»

Я улыбнулась очень взрослой улыбкой, глядя ему в лицо. Я полез в свой пиджак и вытащил две двадцатки, которые сунул ему в ладонь. «Я бы предпочел немедленно сесть, — сказал я ему, — за столик с видом».

Он взглянул на то, что я положила ему на ладонь, и выражение его лица мгновенно изменилось на выражение уважения. «Конечно, мистер Стивенс», — сказал он мне, взяв два меню. "Не могли бы вы и ваш гость следовать за мной, пожалуйста?"

Удивительно, что тебе дала взятка в сорок долларов. Нас посадили за уединенный столик рядом с большим панорамным окном. Пьюджет-Саунд был хорошо виден, как и заходящее солнце. Парусники и моторные лодки, а также большое грузовое судно двигались по поверхности воды. Стол был накрыт со вкусом белой скатертью. Две свечи горели в центре рядом с бесплатной тарелкой с паштетом из гусиной печени и крекерами. Наши места были предоставлены для нас, и мы сели. Нас заверили, что наш официант будет прямо с нами.

— Как ты узнал, что нужно дать ему денег? — спросила меня Нина, пробуя кусочек паштета, положив салфетку на колени.

— Универсальный язык, — сказал я ей. «Если бы я не дал ему что-нибудь, мы просидели бы в баре примерно до восьми или восьми тридцати, прежде чем нас отправили на место у кухонной двери, где официант всю ночь обслуживал ужасное обслуживание. ' говорит официанту, что я знаю правила. Я полагаю, что обслуживание будет довольно хорошим".

Нина в изумлении покачала головой. «Почему все не могут просто делать свою работу, как положено, не беспокоясь о деньгах?»

"Кем ты работаешь?" — сказал я легко. «Какой-нибудь коммунист? Все делают свою работу, не заботясь о деньгах? Это не по-американски».

Как и предполагалось, официант прибыл быстро и был настолько вежлив, что его почти тошнило. Он зачитывал нам фирменные блюда и называл рыночные цены на такие продукты, как лобстер или королевский краб с Аляски. Он спросил нас, есть ли что-нибудь, что он мог бы получить для нас, пока мы просматривали меню.

— Да, — сказал я ему, кивая. «Мы хотели бы бутылку Inglenook Cabernet Sauvignon».

Какое-то время он смотрел на меня, слегка кашляя. — Прошу прощения, сэр, — сказал он тихо, — но я уверен, вы знаете, что в Вашингтоне разрешено пить алкоголь в двадцать один год. Вы не выглядите таким уж старым.

Я улыбнулась, полезла в пачку и вытащила двадцатку. — Уверяю вас, я совершеннолетний, — объяснил я, сунув ему двадцатку. «Вот мое удостоверение личности».

На мгновение он взглянул на купюру, а затем кивнул, сунув ее в карман. «Спасибо, сэр, кажется, все в порядке».

Когда он уходил, Нина спросила меня: «Сколько у тебя вообще есть этих двадцаток?»

— Достаточно, — ответил я.

Ужин был превосходным. Я решил пойти ва-банк и съел живого лобстера из штата Мэн. Нина, после нескольких заверений не беспокоиться о цене, согласилась и с этим. Мы потягивали наше Каберне, оставляя респектабельную вмятину на бутылке. Между укусами мы говорили обо всем и обо всем; непринужденность разговора всегда была сильной стороной между Ниной и мной. Сразу после того, как посуда была убрана, я встал и извинился, сказав Нине, что мне нужно воспользоваться удобствами.