Основная масса описанных выше глиняных грузил найдена на озерных поселениях Тюменского Притоболья. Но из этого вряд ли следует, что у липчинского населения западной части Нижнего Притоболья рыболовство играло меньшую роль, чем в восточной части липчинского ареала. Надо учитывать, что в отличие от Тюменского Притоболья, Свердловско-Тагильский регион очень богат камнем и там не было особой необходимости употреблять грузила из глины. В нижнем слое VI разреза Горбуновского торфяника, давшем почти исключительно липчинскую керамику, были найдены грузила в виде заполненных камнями берестяных мешочков (кибасы), поплавки из бересты и сосновой коры, остатки вентерей, многочисленные обломки деревянных весел и другие предметы (Раушенбах, 1956, с. 123, рис. 1, 8), свидетельствовавшие о большой роли рыболовства у восточноуральских липчинцев.

Жилища, которые можно было бы достоверно отнести к липчинской культуре, пока не известны; до сих пор не найдены и липчинские могильники.

Липчинская керамика на многослойных поселениях в целом залегает выше сосновоостровской (Сосновый Остров; Викторова, 1968, с. 167–168), боборыкинской (участок XII южного берега Андреевского озера; Викторова, Юровская, 1975) и ниже аятской (Аятское I поселение, VI разрез Горбуновского торфяника и др.). Учитывая стратиграфическое соотношение сосновоостровских, боборыкинских, липчинских и аятских комплексов, а также принимая во внимание непрерывную, на наш взгляд, хронологическую и генетическую преемственность сосновоостровской и аятской керамики, можно предполагать, что липчинские памятники на раннем этапе сосуществовали с поздними сосновоостровскими, на позднем этапе — с ранними аятскими памятниками. Возможность частичного сосуществования липчинского и аятского населения на восточном склоне Урала была облегчена тем, что аятцы, судя по обилию и разнотипности каменных наконечников стрел (рис. 85, 1–5, 8-10 и др.), вели преимущественно охотничий образ жизни, тогда как основным занятием липчинцев, судя по многочисленности и разнообразию орудий рыбной ловли, был рыболовческий промысел. Их производственные интересы лежали в разных плоскостях, и поэтому они могли жить вперемежку на одной территории, не мешая друг другу. В дальнейшем липчинское население могло быть ассимилировано аятцами.

Энеолитическая принадлежность липчинской культуры подтверждается находкой в нижнем слое VI разреза Горбуновского торфяника вместе с липчинской керамикой медной скрепки, а также деревянных изделий, сработанных явно металлическими орудиями.

Следует согласиться с мнением В.Ф. Старкова, что липчинские комплексы, вероятнее всего, относятся ко второй половине III тыс. до н. э. (Старков, 1970б, с. 11). Этой даты в общем придерживается В.Т. Ковалева, полагающая, однако, что верхняя граница существования липчинских памятников может относиться к рубежу III и II или даже к началу II тыс. до н. э. (Ковалева, 1979а). Точка зрения В.Ф. Старкова и В.Т. Ковалевой в целом подтверждается радиокарбонной датой нижнего слоя VI разреза Горбуновского торфяника: 4360±200 лет (Долуханов, Тимофеев, 1972, с. 69).

Шапкульская культура. Выделена В.Ф. Старковым по материалам однослойного поселения Шапкуль I на оз. Шапкуль в бассейне р. Иски в Тюменском Притоболье (Старков, 1976). К 1979 г. по подсчетам В.Т. Ковалевой было обнаружено 30 поселений, давших керамику шапкульского облика (Шапкуль I и Малый Барашек на оз. Шапкуль, участок VIII южного берега Андреевского озера, поселение Ташково I на Исети и др.); почти все они были исследованы раскопами. Поскольку поселения Шапкуль I и Малый Барашек более других характеризуют специфику рассматриваемых памятников, остановимся на них подробнее.

Керамика Шапкуля I и Малого Барашка представлена прямостенными круглодонными и реже остродонными сосудами, иногда со слегка отогнутым венчиком. Сосуды тонкостенные, хорошего обжига, с характерным красноватым оттенком; в тесте отмечена примесь песка. Под венчиком почти во всех случаях идет ряд круглых ямок. Сосуды орнаментировались по всей внешней поверхности. Узоры чаще всего наносились отпечатками короткого (трех- или четырехзубого) гребенчатого штампа. Плоскость гребенки обычно ставилась наклонно к стенке сосуда, отчего одна из сторон отпечатка оказывалась более углубленной, а штамповый след — более широким. Штампы наносились с небольшим интервалом, как бы налегая друг на друга, что напоминает липчинскую манеру нанесения узоров. Это обстоятельство, как и наличие в орнаментах треугольных фигур, сплошных взаимопроникающих треугольников в виде псевдоплетенки, вертикального членения орнаментального поля зигзагообразными линиями, сближает шапкульскую посуду (рис. 89, 11–14) с липчинской. Поэтому, несмотря на то что для описываемой керамики характерна гребенчатая орнаментация, мы нашли логичным рассмотреть ее не в связи с сосновоостровской и аятской, а в одном разделе с памятниками кошкинского, боборыкинского и липчинского типов, характеризующихся посудой с отступающе-накольчатой и линейно-накольчатой техникой орнаментации. Видимо, шапкульский декоративный комплекс сложился в зоне контактов гребенчатой и отступающе-накольчатой (в данном случае липчинской) орнаментальных традиций.

После того как был выделен специфический шапкульский керамический комплекс, исследователи в стремлении определить ареал шапкульской культуры стали относить к ней всю энеолитическую гребенчатую керамику — от лесостепного Притоболья до Полярного круга (Старков, 1976; Лашук, Хлобыстин, 1985). В результате потерялось своеобразие шапкульского культурного комплекса, он стал слишком расплывчатым по ареалу и очень аморфным по признакам. Видимо, следует более строго отличать собственно шапкульскую керамику от других разновидностей гребенчатой посуды, историко-культурная принадлежность которых пока остается не вполне ясной.

Характеризуя керамику Салехардской «шапкульской» стоянки, Л.П. Лашук и Л.П. Хлобыстин отмечают следующее: керамика представлена мелкими фрагментами и поэтому о форме сосудов судить трудно. Орнамент наносился в основном по принципу отступающей гребенки, но иногда сочетался с узорами из обычных гребенчатых оттисков. Преобладает мотив горизонтальных линий и чередующихся заштрихованных треугольников. В верхней части сосудов узор дополнялся ямочными вдавлениями, наблюдающимися иногда и на фрагментах стенок. Из каменных изделий встречены наконечник стрелы миндалевидных очертаний, маленькое долотцо и небольшой клиновидный топорик. Орудия сделаны из сланца с последующей шлифовкой поверхности (Лашук, Хлобыстин, 1985). Признаки и особенности салехардского комплекса, о которых можно судить по этому описанию, недостаточны для отнесения Салехардской стоянки к шапкульской культуре, хотя можно признать правомерным предположение Л.П. Лашука и Л.П. Хлобыстина, что происхождение памятников, сопоставимых с шапкульскими, связано с заселением западносибирского Приполярья из более южного таежного Зауралья.

Интересны шапкульские каменные наконечники стрел. Они, как правило, изготовлялись на пластинах. Один из двух наконечников с Шапкульского I поселения имеет иволистную форму со слабо выраженным черешком, другой, асимметричный, напоминает по форме кельтеминарский тип наконечников в Приаралье. На поселении Малый Барашек встречены два кельтеминарских наконечника со специфической боковой выемкой (рис. 89, 4). Девять подобных наконечников найдены В.Т. Ковалевой при раскопках участка VIII южного берега Андреевского озера (Ковалева, 1977, рис. 2, 1–9), примерно столько же происходит с поселения Ташково I. Судя по публикациям Г.Н. Матюшина, такие наконечники достаточно типичны для позднего неолита и энеолита Южного Урала (Матюшин, 1975); он датирует их концом IV–III тыс. до н. э. Видимо, этот тип наконечников был характерен не только для шапкульских комплексов, но и для памятников с гребенчатой керамикой, локализовавшихся в переходное время от неолита к эпохе бронзы на территории Южного Урала и Нижнего Притоболья. Остальные каменные орудия этого времени (пластины с подработанными краями, скребки, проколки, сверла, шлифованные топоровидные орудия и пр.) не обладают сколько-нибудь специфическими признаками (Старков, 1976, рис. 2, 3; Ковалева, 1977, рис. 2, 3). Мелкие орудия обычно делались из кремня и яшмы, крупные — из туфопорфирита.