– Да о чем ты? Приди в себя!

Мэри с облегчением вздохнула убежденная наконец, что он ничего не знал, и начала говорить быстро и горячо, пытаясь заполучить в нем союзника.

– Ты помнишь то утро, Пол, когда ты всех нас разбудил, чтобы изложить свою идею с углеродом-14? Я потом пошла к Нейдельману и хотела уговорить его отказаться от "Последнего козыря".
– Мэри усмехнулась абсурдности этой мысли.
– Я пришла немного раньше назначенного времени и слышала, как он говорил по телефону с Майком Педларом. Они говорили об увеличении цитолического эффекта вируса, и Нейдельман сказал: "Как они умрут, так же важно, как и сколько их умрет!"

– Ну и что?
– Макэлрой еще ничего не понимал.

– Разве ты не понимаешь. Пол?! Они не просто хотят временно парализовать десять тысяч человек, а убить их!

– Но послушай, - начал Макэлрой осторожно.
– На инструктаже Нейдельман признал, что эта операция может вызвать некоторые жертвы, правильно? Даже если кто-нибудь и умрет, то будет произведено вскрытие и все такое. Мне кажется, что Нейдельман и сейчас беспокоится по поводу того, какой эффект окажет вирус на те клетки, которые поразит. Он хочет, чтобы у вируса не было каких-нибудь цитопатических эффектов, которые позволят определить его при помощи обыкновенных средств.

– Но он же сказал "цитолический", а не "цитопатический"!

– Прошло пять месяцев, разве можно с уверенностью утверждать? Цитолический, цитопатический, - звучит-то почти одинаково. Если наступает смерть, не все ли равно, разлагаются ли клетки полностью, или у них просто изменяется морфология? Поскольку причина смерти скрыта...

– Хорошо, хорошо, - прервала его Мэри.
– Но если он не говорил о людях, когда сказал, что "уничтожение во всем районе должно быть абсолютным", то тогда о ком же?

– О вирусе. Вирусологи ведь говорят об уничтожении их организмов, и Нейдельман подчеркивал, что аэрозольный туман должен быть безвредным через три часа после взаимодействия с воздухом.

– Ты ошибаешься. Пол! Как ты ошибаешься!
– воскликнула она.

Пол устало вздохнул. Он знал, что, если хочет скрыть улики саботажа Мэри и спасти восемь оставшихся цереброидов, ему нужно спешить.

– Сколько времени тебе понадобится, чтобы прийти в лабораторию? Думаю, нам прежде всего нужно сократить количество кислотности...

– Извини, я не понимаю...

– Я о цереброидах. Полагаю, что ты не всем давала витамин Б-1, а только тем, которые погибли во время...

– А разве они не все погибли?

– Нет. Только два самых старших. Ты забыла, что усиленная стимуляция роста приведет к уменьшению вредных воздействий нехватки Б-1.

Полу показалось, что Мэри сейчас упадет в обморок. Поддерживая ее под руки, он подвел молодую женщину к постели и осторожно усадил. Вернувшись из кухни со стаканом воды, он нашел ее в том же состоянии, бледной и неподвижной.

– Ну хорошо, дорогая, все будет в порядке. Я скажу всем, что у тебя мигрень.
– Он взглянул на часы.
– Но мне надо идти немедленно, это наш единственный шанс!

В течение трех часов Мэри Андерсон лежала в постели, не двигаясь, охваченная чувством бесцельности и ненужности, вины и укора. Для того чтобы выступить против "Последнего козыря", она как агент-двойник должна была работать на него. Но попытка сорвать проект не избавила ее от ощущения вины в том, что она помогала создавать, его. Парадоксально, но желание Пола работать для "Последнего козыря" она восприняла не как разочарование в нем, а как разочарование в себе. Не она ли сама виновата, что совершила преступление, полюбив того, кто был недостоин ее любви? И не усугубила ли она это преступление тем, что пыталась скрыть от себя этот акт самопредательства? Ей казалось, что она заблудилась в безграничном и бесконечном тумане.

Пол позвонил ей без десяти одиннадцать и еще через час. Оба раза она отвечала ему, что хочет остаться одна, что уже чувствует себя лучше и ей ничего не надо.

К полудню депрессия несколько отступила, и она смогла действовать. Одевшись, она подождала, пока все не отправятся на обед, и пошла в лабораторию. Ей не пришлось долго искать то, что было нужно.

– Убить десять тысяч человек?!
– орал Нейдельман на Честертона. Конечно, это ложь! Эта глупая баба все поняла наоборот!
– Он зло повернулся к Нейперу.
– Может быть, теперь вы объясните, почему мне не доложили об этом раньше?

Нейпер сидел боком на краю письменного стола без пиджака, и на рубашке были заметны темные полосы от ремней подмышечной кобуры. Он не ответил Нейдельману до тех пор, пока не раскурил сигарету.

– Решение прослушивать квартиры Андерсон и Макэлроя, - устало сказал он, - было принято сразу после того, как мы заметили, что эта пара стала кидаться друг к другу, словно у них для этого не будет завтрашнего дня. Я сразу почувствовал, что у кого-либо из них появятся какие-нибудь комплексы. Зря, что ли, я проторчал двадцать пять лет в ФБР?