На корабле состоялись партийное и комсомольское собрания, их участники обязались внести личный вклад в уборку выгородки, и все, от командира до кока, с пением «Варяга» скребли и пылесосили ее, реально рискуя своим здоровьем. В результате видимые частицы «икры» были удалены, но приборы показывали, что загрязненность все еще превышает норму в тысячи раз.

В действие были введены дезактиваторы-профессионалы, которые имели в своем арсенале довольно сложные методики и химические средства. Дезактиваторы снизили общий радиоактивный фон и некоторые участки отдраили полностью, но оставались еще закоулочки, в которых «светило» по-старому.

Тем не менее, подводную лодку поставили на завод и довольно быстро выполнили сопутствующие перезарядке работы: вырезали и демонтировали над реакторами легкий и прочный корпуса, демонтировали находящиеся над реакторами оборудование, системы и кабели. Перезарядчики вскрыли реактор и выгрузили активную зону. Но не всю. Один технологический канал оказался разрушенным, его нижняя, самая радиактивная часть осталась в корпусе реактора и штатными средствами не извлекалась. Придумали и изготовили приспособление и буквально выдрали этот обломок из корпуса реактора. Осмотр показал, что в доступных для обзора перископом местах на дне реактора лежат мелкие кусочки оболочки канала, а также крошки композиции горючего.

С этого момента доклады с завода о ходе работ стали совершенно невнятными. Виноватые голоса обещали завтра что-нибудь придумать, и тогда, может быть, что-нибудь получится. Стало ясно, что нужно ехать, но выезд задержался до нового 1979 года, так как я приболел.

Свой день рождения, 9 января, я встречал в поезде, приближавшемся в Мурманску. Выйдя на перрон, я сразу ощутил такое состояние, будто мой противник в шахматной партии нажал кнопку часов, и побежал мое время. Не заезжая в штаб флота, сразу поехал в Полярный, не раздеваясь, бросил в гостинице портфель и помчался на подводную лодку.

В Полярном стоял 25-градусный мороз, бухта была окутана плотным туманом. Кольский залив редко замерзает, и во время морозов из-за испаряющейся воды в десяти шагах уже ничего не видно, все предметы покрываются слоем инея в палец толщиной. Всякое движение судов по бухте прекращается до тех пор, пока не подует ветерок. Тогда туман разгоняется, навигация открывается, но вскоре прекращается снова, так как ветерок набирает силу и превращается в шторм. С этими особенностями Арктики приходилось всегда считаться, особенно когда начались перевозки оборудования, переходы плавкрана и других плавсредств. Специфику арктической погоды надо было понимать, приспосабливаться к ней, пытаться ее прогнозировать, а не обижаться на нее, как это многие делали.

Руководил перезарядкой Юрий Павлович Тертычный, мужчина высокого роста, с худощавой стройной фигурой, огненно-рыжей шевелюрой и каким-то девичьим лицом – такое впечатление оставалось от румянца и красивых карих глаз. Мы с ним были знакомы много лет. Одно время он ходил в «штрафниках» за то, что на одном реакторе запорол семь шпилек. Запороть одну-две может любой, но нужно же остановиться, задуматься и принять меры. Он этого тогда не сделал, и мы объяснили ему его ошибку. Критика подействовала на него благотворно, да и сам он повзрослел и набрался опыта. Повзрослел настолько, что в шевелюре уже просвечивала порядочная лысина.

Сначала Тертычный доложил о ходе работ в том же стиле, что и в телефонных переговорах, но, узнав, что я прибыл руководить работами, пояснил состояние дел во всей их неприглядности.

Работа на реакторе потеряла перспективу. К неопределенному количеству осколков канала добавились части светильника, который застрял в межканальном пространстве и был оттуда выцарапан специальным устройством. В начале смены людям давалось задание вытащить определенные предметы, отмеченные на картограмме. К концу смены из 14, например, предметов выуживалось три, а остальные уплывали в углы, новые приплывали, составлялась новая картограмма и т.д.

Интерес к работе пропал. Радиоактивная обстановка в реакторной выгородке была тяжелой, и это привело к двум последствиям: переоблучению людей и большому расходу обмундирования. Офицеры и матросы уже три с половиной месяца работали без выходных и почти все получили годовые дозы облучения. Работать было некому. При работе с радиоактивными веществами используется бывшее в употреблении обмундирование. Ввиду загрязненности одежда быстро приходила в негодность, из-за морозов расходовалось ее много. К моменту моего приезда было израсходовано уже четыре комплекта одежды, и тыл флота больше ничего не давал.

Все остальные проблемы также были загнаны в тупик.

Мне стало ясно, что необходимо менять технологию работ, так как то, что делалось на реакторе, не гарантировало ни соблюдения установленных сроков, ни уверенности в полной очистке реактора от посторонних предметов.

К этому времени на завод пришла плановая подводная лодка, и перезарядку ее реакторов поручили той же перегрузочной партии. На каждой подводной лодке полагается работать в четыре смены. В распоряжении Тертычного было всего три смены, две из которых работали на аварийной лодке, а одна на плановой. Командование собиралось все три смены бросить на плановую лодку, из чего можно было сделать вывод, что на флоте уже махнули рукой на аварийную лодку и считали ее вышедшей из строя на длительное время.