Чуть помолчав, Иоланда расслабилась:

— Я вам верю. Сама даже не знаю отчего.

Итак, у Фэйт больше не осталось подозреваемых. Не за что было даже зацепиться. Ясно было только то, что своими расспросами она кого-то очень сильно раздражает. Доказательством служила записка, полученная сегодня утром.

Она не знала, что теперь делать. Чувствовала только, что рано или поздно может вывести своими действиями анонимного автора записки из себя.

Ничего, главное, занять себя чем угодно, лишь бы не думать о Грее.

Но очень скоро Фэйт поняла, что сказать легче, чем сделать. Она нарочно избегала мыслей о нем, упрямо отгоняла их от себя, едва они только всплывали в сознании. Пыталась не обращать внимания на боль в ноющем от неудовлетворенного желания теле и не вспоминать про то, что произошло между ними накануне. Но свое подсознание Фэйт обмануть не могла, не могла управлять своими снами, поэтому пробуждение на следующее утро было одним из самых горьких и мучительных в ее жизни. Сон был настолько живым, что, проснувшись, она не смогла удержать стона разочарования.

Она понимала, что воли к сопротивлению в ней уже не осталось. Пора было признаться в этом самой себе. Если бы он тогда не задал того вопроса, она отдалась бы ему прямо на траве. Когда он заключал ее в объятия, представления о морали и нравственности теряли значение.

Список подозреваемых сузился до предела, и теперь в нем, в сущности, остался один только Грей. Умом она могла принять это, но только не сердцем. Нет, не Грей. Только не Грей! Она не верит и никогда не поверит в это. Ведь это был человек, который в ее представлениях готов был пойти на все, лишь бы защитить близких ему людей. Какой же из него хладнокровный убийца?

Фэйт чувствовала, что имя убийцы известно ее матери. Точнее, с некоторых пор она была абсолютно уверена в этом. Но понимала, что вытянуть это имя из Рини будет невероятно трудно. Рини не относилась к числу людей, способных поступать себе во вред во имя такой абстракции, как справедливость. Фэйт отлично знала свою мать. Рини не любила смотреть опасности в лицо, она предпочитала спасаться от нее бегством.

«Из нее все придется вытягивать клещами. Про летний домик она сказала. Теперь придется немного обождать, если я хочу добиться от нее дальнейших откровений».

На следующий день ей пришла посылка.

Фэйт как раз вернулась из магазина. Сложив покупки на кухне, она вышла из дома, чтобы забрать из ящика почту. Открыв крышку ящика, она увидела среди обычного набора корреспонденции, состоящей из счетов, журналов и рекламных объявлений о распродажах, на самом верху коробку. Фэйт ничего не заказывала и ни от кого не ждала посылки, поэтому ею овладело любопытство. Коробка была обклеена клейкой лентой, а на крышке значились ее имя и адрес.

Забрав все из почтового ящика, Фэйт пошла на кухню и поставила коробку на стол. Вынув из ящика буфета нож, она разрезала ленту, открыла посылку и вынула упаковочную бумагу…

В следующее мгновение глаза ее округлились от ужаса, к горлу подступила тошнота.

Фэйт вырвало, едва она успела добежать до умывальника.

Кошка была не просто умерщвлена. Она была изуродована. Ее завернули в целлофановый пакет, наверное, чтобы вонь не привлекла ничьего внимания, пока «посылка» не дойдет до адресата.

Фэйт буквально вывернуло наизнанку. Едва придя в себя и чуть отдышавшись, она сняла трубку телефона.

Услышав на том конце провода знакомый бархатный голос, она зажмурилась. Она вцепилась в трубку так, словно это была пресловутая последняя соломинка.

— Г-грей… — заикаясь, проговорила она, но тут же замолчала, не зная, что сказать. «Я боюсь, помоги!» Так, что ли? Но кто она такая, чтобы он помогал ей, срываясь с места по первому зову? Отношения их строились на противоборстве друг другу и сильнейшем физическом влечении, и она знала, что любую ее слабость он использует против нее же.

Но ею владел ужас, а Грей был единственным человеком, к которому она вообще могла обратиться.

— Фэйт? — Видимо, какая-то часть ее страха передалась в голосе, потому что в его спокойном тоне послышалась тревога. — Что случилось?

Фэйт повернулась спиной к столу и попыталась взять себя в руки. Но сейчас она не владела своим голосом, поэтому еле слышно прошептала:

— Тут у меня… кошка.

— Кошка? Ты боишься кошек?

Она отрицательно покачала головой, но тут же поняла, что он не может сейчас ее видеть. Ее молчание он, должно быть, принял за утвердительный ответ.