Мы не знали таких слов, как «тренд», «вай-фай», «нанотехнологии» или «инстаграм». Мы не хвастались телефонами – дома стоял обычный дисковый аппарат, приятно жужжавший при наборе номера на колёсике. Мы не сидели на улице с планшетами, погрузившись в них с головой, а играли все вместе в партизан, индейцев или пиратов. И всё в мире казалось простым: стоило нам закрыть ладошками глаза – и мы ощущали, что спрятались от всех врагов, стоило только помечтать – и мы оказывались в нашей собственной сказке. Мы приходили после школы домой, и нашей единственной обязанностью было сделать домашнее задание и помыть за собой посуду. Нам ещё не нужно было заботиться об одежде, еде, платежах, поздних звонках или болезни родителей. Даже самая большая проблема, казалось, решится, если немного поплакать и сильно-сильно кого-нибудь попросить.

Мы не понимали смысла таких взрослых слов, так «измена», «чревоугодие», «алчность» или «гордыня». Мы не желали быть великими, но хотели быть на кого-то похожими. Мы не желали наедаться до отвала, но хотели всё попробовать. Мы не желали быть жадными, но хотели, чтобы у нас было всё. Для нас даже зависть была всего лишь небольшой слабостью: мы хотели такие же новые джинсы, такой же синий велосипед, такой же игрушечный вертолёт. А самым большим преступлением было предательство друзей, но никто и помыслить всерьёз не мог, что это может кого-то из нас коснуться.

Мы запоминали названия птиц, грибов и деревьев, а не марки дорогих автомобилей или часов. Мы интересовались полётами на Луну, а не тем, какие капиталы у воротил из списка Forbs. Мы мечтали очутиться на Северном полюсе, а не на Мальдивах. Нам не нужны были дачи, квартиры, яхты или дорогие отели, мы не знали разницы между бизнес-классом и первым, «Louis Vuitton» и «Gucci», «Dom Perignon» и «Pol Roger». Мы не мерились друг с другом счетами в банках или дороговизной автомобилей. В разговоре с собеседником мы не обращали внимания на его часы или обувь. Писком моды для нас были полосатые кроссовки и кварцевая «Электроника» или «Монтана». И вечная фраза «один за всех и все за одного» была не пустым звуком и клише из кинофильма, а главным принципом жизни.

Для нас не было преград, не было неразрешимых ситуаций, мы дышали полной грудью и знали, что всё ещё впереди. Мы были молоды и, может быть, чуточку наивны, но наш энтузиазм преодолевал любые препятствия. Что же стало с теми нами, готовыми, не боясь, идти к своей настоящей мечте, которая не измерялась длинным рублём, обладавшими лишь чистой одеждой на следующий день и единственным талоном на обед в столовой? Но багаж наших идей и начинаний был неизмеримо больше любого клада, зарытого флибустьерами среди тропических джунглей, и ни один скептик тогда не мог отговорить нас от какого-либо безумства. Что стало с теми балеринами, полярниками, актрисами, лётчиками, ветеринарами и писателями, которыми мы хотели стать? Что стало со всеми нами? Быть может, мы просто повзрослели, а может, они всё ещё живут где-то внутри нас…

Площадь Правительства (Placa de Ajuntament) вспыхнула перед нами фейерверком пальм и каскадом нарядных зданий. Светлый камень и изогнутость линий уже не напоминали ни мадридский королевский стиль, ни толедский мудехар. Здесь было что-то неуловимое от Флоренции, Ниццы и других городов Ривьеры, воспитанных на итальянском ренессансе и барокко. Красные скамьи тонули в алых цветах. Шероховатый асфальт был сплошь изрисован дорожной разметкой, будто детскими мелками. Точёные витражи зданий прятали за своей «тонировкой» рестораны и банковские офисы. Какая-то особенная нарядность и праздничность ощущалась здесь. Я приехал на средиземноморское побережье Испании, чтобы ещё раз почувствовать себя ребёнком и проехать от города Открытий, Валенсии, к городу Свободы, Барселоне, по высокому берегу Иберии.

В приподнятом настроении мы зашли в местную орчатерию. Этот вид заведений встречается только в Валенсийском автономном сообществе. Орчата здесь считается национальным напитком и потому продаётся как в кафе, так и с лотков на улице. По внешнему виду она напоминает стакан топлёного молока, а по вкусу – миндальный напиток. На самом деле в ней нет ни того, ни другого. Она изготавливается из клубней травы чуфа, воды и сахара и подаётся охлаждённой.

Осушив по стакану напитка, мы углубились в самую отдалённую часть центральной площади и вышли через улицу Марии Кристины (Avinguda de Maria Cristina) к небольшому проулку Сан Фернана (Carrer de Sant Fernan). Здесь наш взгляд привлекли миловидные столики с белыми бумажными скатертями и свечками в зеленоватых стеклянных подсвечниках. И стоило нам лишь немного замешкаться, как синьора, улыбаясь, уже пригласила нас на «Меню дня». Мы не успели заметить, как на столе появилась корзина с хрустящим багетом, тарелка с гаспачо и тушёное мясо с дольками картофеля и овощным соте. А украшением основных блюд стали бокал сухого вина и маленькое пирожное. Чуть вдалеке виднелось старое здание Центрального рынка; люди неспешно проходили по улице, и было невозможно определить, от цветочных ли горшков за металлическими балкончиками четырёхэтажных зданий, или от деревьев шёл тонкий аромат, возбуждавший в нас аппетит к местным гастрономическим изыскам.

Еда была лёгкой и вкусной, мы приятно провели полчаса, но пора было двигаться дальше. Оставив на столе двадцатку, мы поднялись и отправились в путь. Однако вслед за нами выбежала официантка с просьбой оплатить обед, очевидно, не поверив в нашу честность. Ситуация быстро разрешилась, но мы в очередной раз ощутили, что не похожи на благопристойных граждан сонной Европы.

Где-то в глубине осталась Площадь Королевы (Plaza de la Reina) с Кафедральным собором. Он известен тем, что в его стенах хранится чаша Святого Грааля, в которую, по преданию, была собрана кровь из ран распятого Иисуса Христа. Это единственный Грааль, признанный Ватиканом. Мы же, обогнув Центральный рынок, оказавшийся огромным зданием, инкрустированным глазурованной плиткой, со шпилеобразными арками, свернули к югу – в сторону железнодорожного вокзала. Слева от центрального входа в здание четырьмя уровнями замкнулось кольцо арены для корриды. Когда-то она принимала бои с быками, собиравшие множество поклонников. Пощекотать свои нервы сюда прежде приезжали многочисленные зрители. Поклонники формировали целую культуру, посвящённую схватке человека и животного, и последователей в Испании было, возможно, больше, чем сейчас любителей футбола.

Тореро грациозно танцевали с десятицентнерным быком, протыкая его мускулистую шею шпагой, и за своё мастерство, отвагу и мужество становились самыми известными людьми в стране. Но прошли уже десятилетия, как коррида перестала быть национальной гордостью государства, сохранив свои традиции только в нескольких странах Латинской Америки, а на бывших аренах теперь показывают шоу. Прошли времена Хосе Гомеса Ортега и Хуана Бельмонте, когда матадоры были в зените славы, а люди, полагаю, калечились на аренах не реже, чем убивали быков. Теперь же быки становятся известны как часть цирковой труппы: их знают по кличкам, и они, словно звёзды шоу-бизнеса, колесят по дорогам страны, давая представления в разных городах Испании. Сострадание взяло верх над насилием.