– Борис, там была ещё одна бутылка сливянки, давай её попробуем. Принеси большую кружку, что стоит у нас на умывальнике, перельём в неё и будем пить дома понемножку.

Когда Боря вернулся с кружкой, Юра при помощи толстой палки уже приподнял половицу и вытащил бутылку.

– Давай скорей кружку! Никто не видел, как ты её нёс?

– Нет, кажется, никто.

– Сейчас перельём в неё, отнеси её к нам в комнату, поставь в шкаф.

Через несколько минут Боря прошмыгнул в свою комнату, осторожно неся почти до краёв наполненную наливкой из слив большую эмалированную кружку.

Затем он вернулся в сарай. Юра в раздумье стоял над поднятой половицей и смотрел на пустые бутылки от спотыкача и сливянки, уложенные на их места. Подумав, он сказал:

– Нет, так не годится – папа догадается. Само вино вытечь не могло. Сделаем вот что: принеси-ка два небольших полена, – обернулся он к Боре.

Тот, привыкший беспрекословно повиноваться старшему другу, через несколько секунд подавал ему два больших полена, хотя ещё и не понимал, зачем они были нужны.

Юра положил поленья сверху обеих бутылок и, осторожно придерживая, опустил половицу на место.

– А ну-ка теперь прыгни на половицу!

Боря не решался:

– Ведь бутылки раздавлю.

– Ну и что же, ведь они пустые. Прыгай, тебе говорят, пока никто не пришёл!

Боря прыгнул, раздался несильный треск раздавленного стекла, Юра удовлетворённо хмыкнул:

– Вот теперь хорошо.

Затем он приподнял половицу, велел Боре забрать и унести поленья, заровнял оставленные ими вмятины в земле и опустил половицу на место.

– Теперь никто не догадается, – пробормотал парнишка и отправился домой. Дело это происходило в ясный весенний день почти сразу после завтрака. Дома выпили по хорошему глотку сливянки, оказавшейся на вкус ещё лучше, чем спотыкач. Проведя дообеденное время в разных занятиях, они не заметили, как подошло время обеда и их позвали в гостиную, которая уже давно служила и столовой, где в праздничные дни вся семья обедала вместе. За обедом Иосиф Альфонсович сказал:

– Погода сегодня хорошая, прогуляйтесь-ка, отнесите на почту моё письмо в Москву: прошу Фаню Владимировну (так звали сестру его жены) узнать в Польском посольстве, как наши дела, что-то они долго тянут. Письмо важное, посылаю его заказным. Сдадите – возьмите квитанцию.

Взяв письмо, ребята отправились в свою комнату. А что если в их отсутствие отцу придёт в голову мысль заглянуть в шкаф? Там предательски пахло вином, и ему ничего не стоило бы в кружке обнаружить сливянку. Тогда все придуманные Юрой ухищрения будут ни к чему. Нет, оставлять вино нельзя, а куда его девать – только выпить.

Так, почти одновременно, подумали оба и, конечно, не замедлили привести в исполнение свои мысли. По очереди отхлёбывая сладкую, крепкую жидкость, за какие-нибудь три-четыре минуты они опорожнили кружку, выпив на двоих почти бутылку наливки. Затем кружку старательно вымыли и поставили на умывальник.

В этот раз они поглощали алкоголь не на пустой желудок, а после сытного обеда, поэтому он на них произвёл менее быстрое и заметное действие, и кроме небольшой приподнятости настроения они пока ничего не чувствовали.

На улице было тепло, светило яркое солнце, снег во многих местах уже стаял, по всем дорогам и дорожкам текли бесчисленные ручьи и ручейки, в которых их сверстники устраивали запруды, пускали корабли и где, конечно, оба друга с удовольствием бы побаландались. Но дело было прежде всего. Оба мальчугана бежали по улице, торопясь скорее выполнить поручение. Идти было довольно далеко.

Почему-то в первые годы после революции различные темниковские учреждения никак не могли надолго обосноваться на одном месте. И если городская управа, существовавшая до революции, провела в одном доме всё время своего существования, то уездный исполком за три года успел сменить, кажется, пять мест. В подражание ему меняли своё место пребывания и другие учреждения. Так, и почтовое отделение, переезжая несколько раз с места на место, в конце концов обосновалось в одном из крыльев бывшей уездной управы, находившейся от дома Стасевичей почти за три версты, то есть на противоположном конце города.

Расстояние ребят не пугало, и они весело бежали по подтаявшим дорогам, временами попадая ногами в бесчисленные лужицы и обдавая при этом друг друга солидными порциями грязных брызг. Если бы они были в более трезвом состоянии, они шли бы аккуратнее, но в этот день им, наверно, было и море по колено. Впрочем, они очень скоро не замедлили доказать справедливость этой пословицы.

Добравшись до почты и сдав письмо, они отправились в обратный путь и тут заметили, что с ними творится что-то неладное: то ли подействовала духота помещения, где им пришлось простоять в очереди полчаса, то ли пришло время действия алкоголя, но их, что называется, развезло: ноги перестали хорошо слушаться, и Боре почему-то ужасно захотелось громко петь, а Юра, вообще-то, сдержанный и дисциплинированный в поведении на улице, не только ему не препятствовал, а ещё и подтягивал. Так и брели они, взявшись за руки, пошатываясь и громко напевая мотив какого-то весьма популярного в то время марша, старательно изображая игру различных духовых инструментов. Прохожие с удивлением поглядывали на них, не зная, чему приписать их необычное поведение.

Надо сказать, что в то время пьяного человека на улице и из взрослых-то встречать приходилось редко, а тем более среди подростков. Так что мысль об опьянении почти ни у кого из встреченных ими не возникла. Некоторые даже думали: «Не тифом ли заболели эти ребята?» К их счастью, никого из знакомых Стасевичей они на этом обратном пути не встретили.

Народу на улице было много. Благовестили к вечерней: шли в различных направлениях, торопясь каждый в свою церковь, богомольцы. Рабочие и служащие вышли на прогулку, и почти у каждого ручейка толпились ватаги ребятишек, оглядываясь на шумное шествие наших друзей. А те, не замечая всеобщего внимания, которым их одаряли встречные, ещё громче пели свой марш и ещё яростнее шлёпали по встречавшимся лужам.