— Не, — сказал я. — Не скажу. Потому что всё не так было! Седой пристрелил Домино, и больше никого не пристрелил. Только себя.

— БЕЛОЗОР! — глаза начальника УГРО метали громы и молнии.

Но после того дурдома, который творился тут буквально полчаса назад, никакие громы и молнии меня пронять не могли.

— А что — Белозор? Я тут вообще ни при чем, хоть режьте! Ничего такого я не делал! Казанский сунул ствол себе в подбородок и размозжил всю свою голову! Вон — пляма на потолке! Потом Эмир схватился за обрез, я испугался оттолкнулся ногами от стола и упал на пол! Затылком ударился сильно. Шишка будет! А он, получается, пальнул в меня а попал в этих двух, ну — в Артека со Щепкой. Там у него картечь была заряжена, ввалил дуплетом, дебил. Им обоим хватило. А потом Ульяна говорит Ямщику: "Кончай его, миленький" — и Ямщик давай стрелять в Эмира прямо через пиджак! Грохот, смерть и преисподняя! Тут я под стол перекатился, и газету там нашел — с фотографией! А потом ваши демоны в окна полезли, и тогда я уже понял что Ямщик мертвый на столе лежит. А Ульяну нашли?

— Так! — сказал Привалов. — Ульяна? Какая-такая Ульяна? В доме был еще кто-то кроме бандитов?

— Красивая женщина лет тридцати пяти — сорока, брюнетка, вот такого роста... — я показал уровень своего плеча. — На Аксинью из "Тихого Дона" похожа. Ну, на актрису из фильма, в смысле.

— Шевченко!!! — заорал Петр Петрович. — Бегом за той бабой!!!

И сам выскочил за дверь.

Я взял со стола газетку со своей фоточкой — той самой, где мне вручали благодарность за маньяка, встал с кресла и вышел с веранды.

На улице шел снег. Он падал крупными хлопьями на голые ветви деревьев, крышу, конёк с гнилой петушиной головой, укрывая белым ковром бардак и грязь бандитского подворья. Вокруг дома было выставлено оцепление, суетились люди в форме, куда-то мчались мужики-волкодавы во главе с Шевченко. Младший Привалов обсуждал что-то с местным участковым, стоя рядом с "еразиком". Криминалисты со своими прибамбасами готовились оккупировать дом, начав с обследования калитки.

Меня ощутимо потряхивало. Это я такой бодрый вид делал, когда Петру Петровичу всё рассказывал, а на самом деле едва в штаны не наложил, когда они начали палить друг в друга. Произошедшее в доме явно не укладывалось в мои представления о реальности! Соответственно — нужно было менять или представления, или реальность...

— О, Белозор? У-у-у-у, весь в кровище... Короче, поехали в отдел, пока Петя тут орудует. Всё равно я здесь не пришей кобыле хвост, это не моя епархия. Кофе попьем, переоденем тебя. Да не дергайся ты, для тебя всё в целом хорошо кончилось: померли они, а не ты! Никто кроме родной советской милиции не в курсе, каким ты тут боком. Можно сказать — удачно получилось, хотя задержать всю кодлу было бы предпочтительнее... — проговорил Павел Петрович. — Померли — и ладно. Садись в машину, поехали.

— Не всю,— сказал я. — Не всю кодлу.

И полез в "еразик" — на пассажирское сидение. У меня из головы не выходила Ульяна: кто-то ведь прикончил Ямщика! А милиция вломилась буквально через пару минут после того, как начал стрелять Казанский!

Машину вёл младший Привалов. Как в том анекдоте: "Я не знаю, что это за мужик, но водитель у него — начальник РОВД!" Черта с два я смог бы сам вести фургон: меня знатно плющило. Наверное, я моргал теперь тоже всем лицом, как покойный седой бандит.

— Он не мог быть главарем банды, — сказал я. — Слишком дерганный. Таких не берут в космонавты.

— Так! — Привалов переключил передачу. — Давай, подержи всё это в себе. Приедем в отдел, сядем в кабинете и запишем всё, как было.

— Диктофон в рюкзаке, рюкзак в УГРО.

— Тогда поехали в УГРО, Петя не обидится, а на дверях нас до сих пор путают.

— У кадровичек есть конфеты и сушки. И халва! — сказал я. — А в камере в подвале нормальный матрас, я потом посплю, ладно?

— Шо, Гера, помотало тебя в столицах? — усмехнулся Павел Петрович. — До чего нашу акулку пера довели — поспать в камере мечтает! Может обратно — в Дубровицу? Браконьеров гонять и про прорывы канализации писать?

— Очень хочется! — признался я.

— И мне — хочется, — печально вздохнул полковник. — А хрен там. Родина позвала!

— Родина — это да... — я повторил его горестный вздох. — Петр Петрович, из-за вас когда нибудь люди стрелялись?

— Шо? Тьфу на тебя, Белозор, нет конечно! — Привалов глянул на меня с диким удивлением в глазах

— А из-за меня стрелялись... Мужик так расчувствовался что пустил себе пулю в голову. Чувствую себя долбаной тургеневской барышней, — мой новый вздох был полон вселенской тоски.

— Хы-хы! — вдруг сказал полковник.

— Ха-ха? — не понял я

— Хо-хо! Ох, м-мать, хо-хо-хо!

Мы с этим матёрым ментом оба ржали как два идиота, а "еразик" ехал сквозь снегопад в сторону Минска.

* * *

Приваловы пили кофе, я — чай. Крепкий и сладкий. На столе стояли сразу два диктофона — мой и местный, милицейский, и три вазочки: с халвой, пряниками и сушками. В углу сидел Шевченко и строчил в блокноте карандашом.