— Ну, а Анна-то Федоровна чего? — не удержался Федор.

— Чаво, чаво... Она грит, то дело пустое. То, мол, в старину разбирались, да не при таких случаях и не при энтаких-то женихах. И что ежели и ныне предпринимать эдаки-то разборы, то-де будет от того сущее дурачество. И что сразу видать, сударь, что вам, мол, Дарья Ивановна по мыслям пришла. Как, мол, тута свое изволить? Может, вы к Пелагее-то Ивановне и свататься не захотите?..

Федор не без удовольствия слушал эти пересуды. Видать, кредиты его были не из последних.

— Ну а ты-то как об сем думаешь — на какой из девиц мне бы жениться лучше?

— Бог знат, барин, на то воля ваша. Меньшая-то, грят, и ндравом помягше и книжки читать, знать, уважает. А вы у нас, сударь, люди ученые...

На том бы и закончился этот разговор, не получи он неожиданного продолжения через несколько дней. За это время Федор Иванович постарался что мог разузнать об Отяевых, людях до того ему мало известных. Иван Васильевич Отяев лишь недавно вернулся из Сибири, где был несколько лет воеводою в небольшом городе, и теперь жил временно в Москве, так же, как и Федор, ожидая то ли нового назначения, то ли увольнения от службы.

А родословную свою числил он от «дивнаго мужа Аманда Бассавола, честию своею маркграфа», выехавшего из Пруссии к великому князю Даниилу Александровичу, родоначальнику московских князей. Младший сын Александра Невского, князь Даниил, получил Москву в удел и много воевал в союзе с другими князьями против старших братьев, занимавших великокняжеский престол. Во время своих походов он не раз оставлял наместником в Москве прусского выходца, принявшего во святом православном крещении имя Василия. Наместниками же были и сын его Иван Бассавол, внук Герасим и правнук Петр...

Сын Петра Бассавола, Алексей, получил прозвище Хвост, и от него пошли Хвостовы. Сам Алексей Петрович Хвостов был боярином и в 1347 году ездил за невестою для великого князя Симеона Ивановича Гордого, сына Ивана Калиты. По смерти же Симеона Гордого от моровой язвы на великокняжеский стол сел брат его Иван, прозванный Кротким. В годы его правления Алексей Хвостов был московским тысяцким и в один из февральских дней неизвестно кем и как был убит на Красной площади.

Правнук его Федор Борисович за неугомонный, алчный характер получил прозвище Отяй и стал родоначальником рода Отяевых. Сыновья его — Иван большой, по прозвищу Ерш, был постельничим у великого князя Ивана Третьего Васильевича, а Иван меньшой, по прозвищу Белка, — воеводой. Оба дали начала фамилиям Ершовых и Белкиных. С одним из Белкиных, Федор вспомнил, он служил на Балтике перед Низовым походом.

Далее Отяевы подызмельчали и занимали должности не выше воеводских в провинциях, в Коле да в Кетске. То есть были, в общем, ровней Соймоновым, но побогаче...

Собрав таковые сведения и посоветовавшись с родней, решил Федор Иванович подослать к Отяевым свою знакомую немку-сваху.

— А то ить откажут, слова не скажут, и останешься только что во стыде...

— Фуй, майн херц, — отвечала сваха, — разве ты у нас не сокол, не птиц? Такой жених отказать — пробросать. Без козырь, без масть оставаться.

— Ну, ну, голубушка, ты все же пораспроведай да порасспрашивай прежде...

Дней через несколько пожаловала Иоганновна, как звал он сваху, снова к нему в дом. Глаза ее смотрели задумчиво, и была она как-то темна...

— Что, милая? — встретил ее Федор. — Аль недобры вести несешь?

— Не то, майн херц, чтоп недопрый, только странный ошень. Слыхнулось, что кто-то думаль разбивать твое дело. А для того корят тебя, майн херцхен, сущею небылицею. Насказывают старый Отяев, что ты-де колдун и чернокнижник. И что книги читаешь все неправославные и на бумага знаки чертишь от черта и диавола...

Такого приговора наш капитан никак не ожидал. Некоторое время он смотрел на женщину, не понимая смысла сказанного, а потом, вникнув, повалился на лавку и захохотал.

— Полно, голубушка, — говорил он, отсмеявшись, — да то ли ты говоришь? Неужели и впрямь меня с моими ландкартами в чернокнижники произвели? Вот уж не думал, что от знания наук можно нажить себе молву худую... Ну, а она-то, Дарья-то Ивановна, неужто и она верит такому-то вздору?..

— Нет, майн херц, нет, как можно верить. Дарья Ифановна сама есть девиц ученый. Но и ей, я видаль, неприятны такие каверзы. Да Иван-то Васильевич — человек на старый толк, как услыхал про то, так и ставал в пень...

— Ну, коли так, то и начинать дело не станем. Время свое скажет.

— Так-то лучше, майн херц, так-то правильно. Как говорят: с такое дело спешить — не сталось бы после тужить...

Несмотря на легкий внешне отказ от сватовства, дался он Федору непросто. Крепко прилепился к сердцу образ семнадцатилетней девушки с серыми большими глазами. Не раз в мучительных сновидениях видел он ее в самых соблазнительных обличиях и, просыпаясь в поту, бегал в сени к кадке с ледяною водой. Даже труд свой «Екстракт диурналов...» оставил. Семен только головой качал, смахивая гусиным крылом пыль с рулонов карт и стоп исписанной бумаги на господском столе.